Баба-яга. баба-яга — костяная нога. Баба-яга, костяная нога Баба яга костяная

Многие помнят из сказок про бабу-Ягу и ее пакостях. Хоть ее и считают отрицательным персонажем, но без нее никак. Если убрать из сказки место, где описана баба-Яга, то сказка останется пустой. Но многие задаются вопросом, откуда взялась баба-Яга. Кто она? Вымысел или реальность?

Изначально, бабу-Ягу представляли как женщина, имеющая хвост как у змеи. Она сидела у входа в мир мертвых и провожала души умерших в подземное царство.

Другие народы представляют ее совсем по-другому. Считалось, что сама Смерть отдавала бабе-Яге души умерших для того, чтобы она ими питалась. От этого баба-Яга становилась легкой, как сама душа.

В других районах верили, что баба-Яга может жить среди простых людей в деревне, ухаживать за скотом, готовить еду, стирать, убирать избу, заниматься другими домашними делами. Тогда она ничем не отличается от простых людей. В таких случаях, ее сравнивали с обычной ведьмой.

Баба-Яга всегда представляла собой вредную, некрасивую старуху, у нее была костяная нога, волосы как пакля, острый нос и большие клыки. Живет она в глухом лесу, в избушке, которая стоит на куриных ногах. Вокруг ее избы построен частокол, на котором висят черепа людей. Считалось, что она могла питаться человеческим мясом. Баба-Яга имеет намного большую силу, чем простая ведьма. Она обладает силой живых и мертвых, поэтому власть ее безгранична. Встречаться с ней в лесу простым смертным людям было очень опасно.

Баба-Яга воровала детей. Она утаскивала их к себе в избушку или прямо под землю. Чтобы убежать из избы, нужно было перехитрить старуху. Делали это все по-разному.

Баба-Яга никогда не ходит пешком. На дальние расстояния она добирается в ступе, которую погоняет специальным пестом. Чтобы люди не заметили следов от ступы, старуха заметает их метлой, которая прикреплена к ее ступе.

Вместе с бабой-Ягой в избушке живут мудрые, но опасные звери: кот, ворон, змеи. Они служили своей хозяйке верой и правдой.

Если попасть к бабе-Яге, когда она в хорошем настроении, то человеку она может помочь, подсказать ответы на некоторое вопросы, накормит, уложит спать.

Если же старуха чем-либо не довольна, то может украсть ребенка и испечь его в печи на большой лопате. К взрослым баба-Яга относится по-другому, а вот детей не любит.

Люди считали, что мужем бабы-Яги является сам Кащей (Кощей) Бессмертный. Есть у нее и три дочери, которые управляют ветром, метелью и бурей.

В старину, не только дети, но и взрослые испытывали страх, если упоминали бабу-Ягу. А если на улице разыгрывалась буря или метель, то говорили, что это баба-Яга помелом метет.

Почему у Яги костяная нога ?

БАБА-ЯГА (польск. jedza, чеш. jezinka, "лесная баба", ср. старосерб. jeza, "болезнь", "кошмар" и т. п.), в славянской мифологии лесная старуха... БУРЯ ЯГА УСОНЬША ВИЕВНА - супруга Велеса, богиня смерти. Хозяйка избушки, стоящей на границе двух миров. Вместе с Велесом победила Дажьбога и приковала его к дубу. ВЕЛЕС - бог богатства и скота, проводник в загробный мир, сын небесной коровы Земун. Супруг Бури Яги. Велес, подобно Шиве, бог - Разрушитель Вселенной. В другой ипостаси - он бог мудрости. В Южной Руси считался противником Перуна. Соперник Перуна в свадебном мифе, низвержен на Землю с небесного свода. В Северной Руси - один из верховных небесных богов. ВИЙ - царь подземного мира, сын Черного Змея, отец Горынь, Святогора, Златогорки, Бури Яги. ЯРИЛО - сын Матери Сырой Земли и Рода, бог земледелия, плодородия. Противник Кащея Трипетовича, был обращен Кащеем в Зайца, потом его расколдовала Буря Яга. ДАЖЬБОГ - один из древнейших славянских богов, бог всей Вселенной, солнечный бог, сын Перуна и русалки Роси, прародитель русского народа. Победил Велеса и освободил коров и воды. Победил Кащея и вызвал Всемирный Потоп. Супруг Златогорки, Марены, Живы. Был прикован к дубу Велесом и Бурей Ягой. Яга - очень трудный для анализа персонаж. Ее образ слагается из ряда деталей. Эти детали, сложенные вместе из разных сказок и славянской мифологии, иногда не соответствуют друг другу, не совмещаются, не сливаются в единый образ. В сказках в основном упоминаются три разных типа яги: дарительница,похитительница, воительница. Каждый из них имеет свои специфические черты, и все это чрезвычайно затрудняет нашу задачу. Выход здесь возможен таков: весь ход развития сказки и в особенности ее начало (отправка героя в страну мертвых) показывает, что яга может иметь какую-то связь с царством мертвых. Выделим те ее черты, которые подтверждают это предположение. Какова связь яги с представлением о смерти? Она всегда живет на границе двух миров: жизни и смерти. Идя, куда глаза глядят, герой или героиня сказки попадает в дремучий лес, постоянный аксессуар яги. Он темный, таинственный, не вполне правдоподобный. Это своего рода западня для чужака. Что этот лес не совсем обычен, видно по его обитателям, видно по избушке, которую вдруг видит перед собой герой. Идя "куда глаза глядят", он видит необычайное для нас зрелище - избушку на курьих ножках. Эта избушка как будто бы давно знакома герою, который нисколько не удивлен ею и знает, как себя держать в отношении ее. Некоторые сказки сообщают, что избушка эта (когда надо) - поворачивается. Поворачивается она, однако, не сама собой. Герой должен заставить ее повернуться, а для этого нужно знать и произнести заклинание. Опять мы видим, что герой нисколько не удивлен и знает что сказать. Что же здесь происходит? Почему нужно избушку повернуть? Почему нельзя войти просто? Часто перед героем гладкая стена - вход со стороны леса. Отчего же не обойти избушки и не войти с той стороны? Очевидно, что избушка стоит на какой-то грани, через которую нельзя перешагнуть. Попасть через эту грань можно только пройдя сквозь избушку, а избушку нужно повернуть. Избушка открытой стороной обращена к потустороннему царству, закрытой - к царству, в котором живет герой. Вот почему он не может ее обойти. За черту он попадет не раньше, чем будет подвергнут испытаниям: может ли он следовать дальше. Первым испытанием уже являлось знание заклинания, поворачивающего избушку. Яга же поставлена стеречь вход в царство смерти стоящими над ней хозяевами. Что же будет делать наш герой дальше? Избушка повернулась, и он в нее входит. Он еще пока ничего не видит. Но он слышит: "Фу, фу, фу! Русским духом пахнет!" Очень существенная деталь, на которой необходимо остановиться. Запах героя - это запах человека, а не русского по национальности. Он пахнет не просто как человек, а как живой. Мертвые - не пахнут, живые пахнут, и мертвые узнают живых по запаху. Запах живых так же противен и страшен мертвецам, как запах мертвых страшен и противен живым. Поэтому желающие проникнуть в иной мир должны предварительно очиститься от запаха. Если этот запах противен яге, то это происходит потому, что все мертвые испытывают ужас перед живыми. Ни один живой не должен переступать заветного порога. Далее следовало выспрашивание ягой цели появления. Однако герой прежде всего требует поесть. Яга же при этом совершенно смиряется: поит, кормит, баньку топит. Герой отказывается говорить, пока не будет накормлен. Почему же герой не ест, например, перед отправкой из дома, а только у яги? Еда имеет здесь особое значение. Человеку, желающему пробраться в царство мертвых, предлагается особая пища. Приобщившись к еде, назначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших, так как подобно тому, как пища живых дает живым физическую силу и бодрость, пища мертвых придает им специфическую магическую силу, нужную мертвецам. Требуя еды, герой тем самым показывает, что он не боится этой пищи, что он имеет право на нее, что он принадлежит к миру мертвых. Вот почему яга и смиряется при его требовании дать ему поесть. Наш герой этой пищи не боится: он знает, что еда отверзает уста умершего. Только приобщившись к этой еде, он сможет говорить. Итак, мы видим, что, перешагнув за порог сего мира, прежде всего нужно есть и пить. Таковы первые действия яги при появлении в избушке героя. Мы теперь обратимся к рассмотрению самой яги. Облик ее слагается из ряда частностей. Сама яга со стороны облика является в двух ипостасях: или при входе героя она лежит в избе, или она прилетает. Рассмотрим случай, когда яга при приходе героя находится в избушке. Она, во-первых, всегда лежит. Лежит она или на печке, или на лавке, или на полу и занимает собой всю избу. Почему это так? Нигде яга не описывается и не упоминается как великан. Следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп в тесном гробу. Она - мертвец, и обладает его признаками в очень большой степени. Если мы правы, то это поможет нам понять постоянный атрибут облика яги - наличие костяной ноги. Чтобы понять эту черту, надо иметь в виду, что осознание того, что она - мертвец - вещь очень поздняя. Анализ яги как хозяйки над царством леса и животных покажет нам, что ее животный облик - древнейшая форма яги. Такой она иногда является и в русской сказке. В одной вятской сказке у Д. К. Зеленина, которая изобилует чрезвычайно архаическими чертами, роль яги в избушке играет козел. Но животное никогда не обладает костяной ногой не только в русском материале (что можно было бы объяснить явлениями языка - "яга" рифмует с "нога"), но и в материале международном. Следовательно, костяная нога как-то связана с человеческим обликом яги. Переходную ступень от животного к человеку составляет человек с животной ногой. Такой ногой яга никогда не обладает, но такими ногами обладают Пан, фавны и пестрая вереница всякой нечисти. Они так же сохраняют свои животные ноги, как их сохранила избушка. Но яга вместе с тем настолько прочно связана с образом смерти, что эта животная нога сменяется костяной ногой, т. е. ногой мертвеца или скелета. Костяная нога также связана с тем, что яга никогда не ходит. Она или летает, или лежит, т. е. проявляет себя как мертвец или существо иного порядка. Яга постепенно выясняется перед нами как охранительница входа в загробный мир и вместе с тем как существо, связанное с животным миром. В герое она узнает живого и не хочет его пропустить, а если признает за своего, предупреждает его об опасностях и помогает. Только лишь после того как он поел, она указывает ему путь. Героя она узнает как живого по запаху. Но есть еще другая причина, почему яга воспринимает его по запаху: она слепая. Под "слепотой" скрыто понятие некоторой обоюдности невидимости: живые не видят мертвых точно так же, как мертвые не видят живых. Но, можно возразить, тогда и герой должен был бы представляться слепым. Действительно, так оно должно было бы быть, но не всегда происходит. Можно только предположить, что в силу своего магического знания он способен ее видеть. Сон имеет такое же значение, как и запах. Живые узнаются потому, что они пахнут, зевают, спят и смеются. Мертвецы всего этого не делают. Естественно поэтому, что страж, охраняющий царство мертвых от живых, пытается по запаху, смеху и сну узнать природу пришельца, а этим самым определить его право на дальнейшее следование. Мы уже знаем, какая сила приписывалась еде, вкушаемой у входа в царство мертвых. В основном же эти случаи показывают, что запрет сна прекрасно вяжется с образом яги и ее ролью. Другая особенность облика яги - это ее резко подчеркнутая женская физиология. Признаки пола преувеличены: часто она рисуется женщиной с огромными грудями. Таким образом, яга снабжена всеми признаками материнства. Но вместе с тем она не знает в сказках брачной жизни. Она всегда старуха, причем старуха бездетная. Яга - мать не людей, она - мать и хозяйка зверей. Гипертрофия материнских органов не соответствует никаким детородным функциям. Может быть, именно потому она всегда старуха. Являясь олицетворением пола, яга не живет жизнью пола. Она уже только мать, хотя в сказке яга нигде не названа матерью зверей. Зато она имеет над ними неограниченную власть. Другими словами, яга представляет собой явление, известное в этнографии под названием хозяина. Этому хозяину подчинены все особи рода. Прежде чем продолжать наше изучение яги, мы должны поставить себе еще один вопрос. До сих пор яга представлялась нам как охранительница входа в царство мертвых. Здесь она оказывается хозяйкой животных. Есть ли здесь связь? Что здесь имеется - две линии, две традиции в одном образе, или это - один образ, и между образом яги-хозяйки и яги-охранительницы входа есть какая-то причинная связь? Почему именно хозяйка охраняет вход в иное царство? Мы знаем, что смерть на некоторой стадии человеческой мифологии мыслится как превращение, причем, часто именно в животных. Но так как смерть есть превращение в животных, то именно хозяйка животных охраняет вход в царство мертвых (т. е. царство животных) и дает превращение, а тем самым и власть над животными, а в более позднем осмыслении дарит волшебное животное. Распространено мнение, что яга - персонаж, для которого типично задавание трудных задач. Это верно только для сказок, где героем является женщина. Мужчине задачи задаются гораздо реже, они немногочисленны. Обычно награждение следует сразу после диалога. За что же яга награждает героя? Очевидно, герой уже выдержал ряд испытаний. Он знал магию открытия дверей. Он знал заклинание, повернувшее и открывшее избушку, знал магию жестов: окропил дверь водой, покормил животных яги. И, наконец, самое важное: он не испугался пищи яги, сам потребовал ее и этим приобщил себя к потусторонним существам. За испытанием следуют расспросы, за расспросами - награда. Этим же объясняется уверенность, с которой герой себя держит. Он уверен в себе в силу своей магической вооруженности. Сама же эта вооруженность действительно ничем не мотивирована. Только изредка мы встречаем такие персонажи, как тетушку или куколку, наставляющую девушку, как держать себя у яги. Герой все это знает, так как он обладает магическим знанием. Потому-то он и герой. Рассмотрение яги закончено. Она рассыпалась перед нами рядом отдельных черт. Мы должны опять их собрать воедино. Атрибуты яги, некоторые ее действия и фразы связаны с представлениями о прибытии человека в царство смерти. Вот почему лес фигурирует как вход в мир мертвых, а яга - как страж на границе миров.В ее образе, однако, еще не все ясно. Но бесспорно одно: яга является персонажем, производящем обряд посвящения при переходе из одного мира в другой. * Более подробно о яге - см. В.Пропп "Исторические корни волшебной сказки"
Дополнения от Надежды Матиус, за что ей огромное спасибо! "- Ступа. В ступе Б-Я не летает, а передвигается по земле, ездит, следы заметает. «Там ступа с Бабою Ягой идёт, бредёт сама собой»! .. - Избушка на курьих ножках. 1. Б-Я очень близка к миру природы, животных, растений. Сходство с животным миром в курьих ножках. Жильё у Б-Я мобильно – передвигается, наделено подобием жизни. 2. Б-Я имеет отношение к миру мёртвых. Образ курьих ножек взят из Сибири, Севера. Раньше людей хоронили в избушках на сваях, на столбах, чтоб животные не могла добраться до мёртвого тела, и по причине огромных сугробов и мёрзлой земли. Баба-Яга: - Глава рода, мудрая ведунья, владеет колдовством, знахарством. – Посредник между живыми и мёртвыми. - Символ связи со смертью, символ связи с жизнью - И жива и мертва – находиться в пограничном состоянии. Стоит на границе мира живых и мира мёртвых. Задача Б-Я (пограничника) – защитить мир мёртвых от мира живых. Защитить мир живых от мира мёртвых. Мёртвые бояться живых. Им не приятен и запах и вид живого человека: «ФУ! Русским духом пахнет»…" "Иван Царевич идёт по чёрному лесу. Единственный путь через чёрный лес - через избушку Б-Я-ги. Иван Царевич произносит пароль, который даёт возможность зайти в избушку: «Избушка, избушка – повернись к лесу задом, ко мне передом!» Первая реакция Б-Я – прогнать Ивана Царевича. Иван Царевич предлагает Б-Я: «Накорми, напои». Иван Царевич предлагает Б-Я вкусить пищу мёртвых. Б-Я парит Ивана Царевича в баньке – ритуал омовения мёртвых. Иван Царевич всю ночь не спит – живёт в царстве мёртвых. Иван Царевич проходит инициацию, ритуал, после этого может идти дальше. В мифологии 3 основных мира: 1. Правь – мир богов 2. Явь – мир реальности 3. Навь – мир смерти (навьи – умершие души, которые вредят человеку). Иван Царевич покидает дом. В мире Явь ничего не происходит. Иван Царевич для достижения цели движется в Навь. Сказки описывают события, происходящие во внутреннем мире человека (что внутри каждого из нас). Человек начинает процесс индивидуализации, качественно меняется, трансформируется, начинается личностный рост. Процесс сложный. Человек начинает осознавать и анализировать. Есть женские сказки – «Красная шапочка» - девочка отправляется в лес, где водятся страшные волки, «Золушка», «Дюймовочка»… Путешествия Ивана Царевича – это мужские сказки. Мужское эго проходит ряд испытаний в бессознательном мире. Для мужского эго необходима встреча с женским эго (и наоборот). Б-Я помогает Ивану Царевичу приблизиться к самости. Но не каждому это нужно и не каждый это может…." "Поди туда - не знаю куда, найди то - не знаю что"А.Н.Толстой - Б-Я - седая старуха, она мать Марьи-Царевны. "Финист - ясный сокол" А.Н.Королькова - три Б-Яги (три сестры): 1. Б-Я - костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос. 2. Избушка на курьих ножках. Вокруг тын, на кольях черепа, и каждый череп огнём горит... 3. Описание то-же + сама чёрная, а во рту один клык торчит... "Царевна-лягушка" А.Н.Толстой На печи, на девятом кирпиче, лежит Б-Я, костяная нога, зубы на полке, а нос в потолок врос. Б-Я Ивана-Царевича в баньке выпарила, напоила, накормила, спать уложила... Иван-Царевич у Б-Я переночевал, а наутро она ему указала, где растёт высокий дуб.



    Николай Некрасов .

    Баба-Яга, Костяная Нога. Русская народная сказка в стихах. В осьми главах.

    Николай Алексеевич Некрасов
    БАБА-ЯГА, КОСТЯНАЯ НОГА

    Дела и жизнь неживших лиц

    Воспоминанье небылиц

    Русская народная сказка в стихах. В осьми главах

    Глава первая.
    ПОХИЩЕНИЕ


    Проснулась шумная тревога
    С восходом радостного дня…
    Стоят у царского чертога
    Четыре огненных коня.
    Из камня искры огневые
    Копытом мещут жеребцы,
    Храпят и бьются; стремянные
    Их крепко держат под уздцы.
    Красуясь пышным одеяньем,
    Сребром и золотом горя,
    С нетерпеливым ожиданьем
    Толпой придворные царя,
    Его сотрудники лихие
    В пирах, охоте и войне,
    Во всём равно передовые,
    Стоят на правой стороне.
    Налево легкий штат царицы:
    Прекрасный пол во всей красе;
    В одежде праздничной девицы
    В сомкнутой длинной полосе
    Красивой выстроились цепью
    И, засветив улыбкой взгляд,
    Как в бурю небо с водной степью,
    С противным строем говорят…
    Вот рать! брадою Чернобога
    Поклясться смело может свет,
    Что побежденных ею много,
    А победителя ей – нет!



    Выходит царь. Ему подводят
    Его любимого коня,
    За ним жена и сын выходят,
    И дочь – ясней младого дня;
    Мила как юная Зимцерла,
    Она улыбкой всех дарит -
    И ряд зубов, белее перла,
    Глаза и души ворожит.
    Она заносит ножку в стремя -
    Не смея духа перевесть,
    Мужчин завистливое племя
    Глазами радо ножку съесть;
    Коня погладит ручкой ловкой -
    Всем ручка видится во сне;
    Шутя кивнет кому головкой -
    И взоры всех в той стороне;
    Посмотрит на кого сурово -
    Тот и печален и угрюм;
    Моргнет ли бровью, скажет слово -
    В тупик поставит самый ум.



    И наши деды знали толк
    Ценить поэзию правдиво:
    Был у Плениры целый полк
    Рабов влюбленных – и не диво!..
    К нам по преданиям дошло,
    Переходя от деда к внуку,
    Что тот, презреньем ввержен в муку,
    Весь век страдал; того сожгло
    Одной улыбкой благосклонной;
    Тот, говорун неугомонный,
    От изумленья онемел,
    Когда ей в очи поглядел…



    Куда же едут царь с царицей
    И с белолицей царь-девицей?
    Куда мужчин и женщин рать
    Собралась их сопровождать?..




    Разнообразными толпами
    Станица воинов и жен,
    С бичами, копьями, стрелами,
    Пестреют в поле – шум и звон!
    Кругом раскинуты тенета,
    Зверей усердная гоньба
    Всех утомила, как работа;
    Но ловля, травля и стрельба
    Идут успешно: уж сразили
    Лисицу, волка и хорька,
    Вдобавок в сети заманили
    Недальновидного сурка
    И пару зайцев затравили.
    Доволен царь.

    Своей рукой
    Он гладит мягкий пух лисицы;
    Остановился, ждет царицы.
    Она примчалася стрелой.
    Тогда с коней своих усталых
    Они для отдыха сошли;
    Забыв охоту, к ним пришли
    Толпы наездников удалых
    И в кубках меду принесли.
    Наполнен ковш шипучей влагой,
    И благотворная струя,
    Досыта жажду их поя,
    Дарит их силой и отвагой.
    Меж тем идет серьезный толк
    Между придворными: кем волк
    Повержен был? кто на лисицу
    Поднял неробкую десницу?
    Кем загнан маленький сурок
    В ему расставленный силок?
    Венец победы над лисицей
    Приписан был царю с царицей,
    И их же верная рука
    Сразила волка и хорька.
    Заслыша общее их мненье,
    Пришла царица в восхищенье,
    Царя державное чело
    Улыбкой ясной расцвело;
    Предложен тост за лов удачный,
    И вот уж пенистый фиал
    До края кубки наполнял,
    И вот уж пьют…



    Вдруг тучей мрачной
    Небесный лик заволокло,
    Как демон, с бешенством и свистом
    Пронесся ветер в поле чистом,
    Шатер походный унесло,
    В руках ковшей как не бывало,
    С придворных шапки посрывало…
    Вдруг крик, и свист, и шум вдали,
    И стук копыт о грудь земли
    Они заслышали, – чему бы
    Тут удивляться им? в лесах
    Ведь недостатка нет в лисах:
    То, знать царевна трубит в трубы
    И с ратью гончих и девиц
    Гоняет по лесу лисиц.
    Но отчего-то на царицу
    Вдруг страх напал, сам умный царь,
    Хоть никогда не трусил встарь,
    Тут от испуга рукавицу
    Из рук дрожащих уронил…
    Вдруг он коня поворотил,
    Махнул рукой и вскачь пустился
    Туда, где стук и крик носился,
    За ним царица и весь двор
    Помчались, едут: темный бор
    Пред ними стройным великаном
    Предстал преградою в пути
    И, шевелимый ураганом,
    Как бы шептал им: «Не ходи!»
    Въезжают в лес: толпою тесной
    Там девы робкие стоят,
    На что-то пристально глядят;
    Меж них царевны лик небесный
    Увидел царь: какой-то страх
    Заметен был в ее очах.
    Он изумился. «Что-то худо!» -
    Кричит супруге – и стрелой
    Летит к царевне молодой,
    Летит, летит – и видит чудо:
    Вдали клубится дым густой,
    В чепце из жаб, в змеиной шубе,
    Не на коне – в огромной ступе,
    Как сизо-белой пеленой
    Обвита сетью дымовой,
    Летит ужасная колдунья;
    Был только день до полнолунья, -
    А в это время, всякий знал,
    Что ведьмам праздник наставал.
    Пестом железным погоняла
    Колдунья ступу, как коня,
    Сквозь зубы что-то напевала,
    Клыками острыми звеня.
    На лбу по четверти морщина,
    А рот разодран до ушей,
    Огромны уши в пол-аршина,
    До груди волос из ноздрей,
    На месте глаз большие ямы,
    Затылок сгорблен, ноги прямы,
    На лбу огромные рога -
    Всё в этот миг их убедило,
    Что Баба старая Яга
    Зачем-то бор их посетила.
    И, в страхе все оторопев,
    Быстрее ратники пустились
    К толпе упавших духом дев.
    Но поздно – как ни торопились,
    Им изменили их кони,
    Хоть понуждали их они…
    С размаха ведьма налетела
    На рать несильных, робких жен,
    Их осмотрев со всех сторон,
    Царевне в очи посмотрела,
    Над ней как ворон пронеслась,
    Рукою в грудь ее впилась,
    Другой рукой за стан схватила,
    С собой на ступу посадила
    И прытче мысли унеслась…
    Всех прежде юный брат царевны
    Послал за хищницей стрелу,
    Потом сам царь, печальный, гневный,
    Послал другую. Мрак и мглу
    Опять сменило море света.
    Вдали виднелася она,
    Туманом пасмурным одета,
    И с ней несчастная княжна.
    Погоня страшная летела
    Вослед злодейке, уж чуть-чуть
    Стрела Булата не задела
    Ее предательскую грудь,
    Но страшный (в) ступе пест железный
    Колдунью спас над самой бездной.
    Она сильней им застучит -
    И диво – ступа побежит,
    Как лань, заслыша лай собаки;
    Она удары участит -
    И ступа летом полетит
    Через холмы и буераки…
    День целый гналися за ней,
    Всё отставали дале, дале
    И наконец совсем отстали.
    Царевны нет!.. Царевна с ней!
    Тоскует царь. Сама себя
    Царица в той беде винила:
    «Охоту пламенно любя,
    Не я ль и дочь к ней приучила,
    Не я ль ей первая дала
    Понять, что конь и что стрела?» -
    Так плачет грустная царица.
    «Где дочь, где солнце царь-девица?
    Где царства лучшая звезда,
    Любимый перл, куда, куда
    Она так долго запропала?
    Ее уж нет! Ее украла
    Из ада присланная тварь!» -
    Взывает так печальный царь.
    И в непритворном сокрушеньи
    Они рыдают день и ночь,
    Надежды нет увидеть дочь,
    Надежды нет ее спасенья!..
    Мгновенно царского несчастья
    Весть по столице пронеслась,
    Слеза горячего участья
    С глаз добрых подданных слилась,
    Они все искренне любили
    Царя и царскую семью,
    Под их правленьем мирно жили,
    Благословляя жизнь свою,
    Довольны мудрым их правленьем,
    И были тягостней своих
    Несчастья царские для них.
    Веселье общим сокрушеньем
    Сменилось всюду; резвый смех
    И кроткий мир покинул всех.
    Но кто найболее крушился,
    В чью грудь всех глубже и сильней
    Удар нечаянный вонзился
    И страшный след оставил в ней?
    Всех больше горевал Булат,
    Похищенной царевны брат.
    Он в тот же вечер в путь собрался,
    Царю торжественно поклялся
    Домой не быть до той поры,
    Пока похищенной сестры
    Из рук колдуньи не исхитит
    И за позор не отомстит;
    Святую клятву небо видит,
    И если кто ей изменит,
    Пускай оно того казнит…
    Ему два спутника судьбою
    В далеких странствиях даны:
    Охотно храбрые герои,
    Светан и Серп, утомлены
    Однообразьем жизни дворской,
    Направить путь к стране заморской
    С ним согласились, дочь царя
    Найти усердием горя,
    С богатырями потягаться,
    На дев чужбины посмотреть,
    Победой громкой увенчаться
    Иль так же громко умереть…
    Один решимостью и силой
    Уж доказал, что был не трус,
    Его и бороду и ус
    Давно седина серебрила.
    Другой – на утре лучших лет,
    Но уж знакомый с ратным боем,
    Не в шутку прозванный героем,
    Красавец, царства пышный цвет.

    Глава вторая.
    О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЯГИ И О ПРОЧЕМ


    Готов день ясный закатиться;
    Три храбрых витязя верхом
    По полю скачут – пыль клубится,
    И брызжут искры янтарем.
    Природа дремлет. В темной дали
    Чернеет лес. Они к нему,
    Но тут, загадкою уму,
    Им три распутия предстали.
    Который путь туда ведет,
    Где их царевну заточили,
    Кто угадает, кто поймет?
    Подумав так они решили:
    «Нас трое, три дороги тут
    В три страны разные ведут, -
    Итак, обнимемся, простимся,
    Дорогу каждый изберем,
    И в страны разные помчимся,
    Авось царевну и найдем!..»
    Три храбрых витязя обнялись,
    Поклялись дружбой и расстались…
    Булат избрал середний путь.
    Луны не видно, в небе тучи,
    Кругом Булата лес дремучий;
    Булату грустно, ноет грудь, -
    Один!.. Но нашего героя
    Наутро ждет забава боя,
    И лучше нам печаль и ночь
    Прогнать скорей со сцены прочь.
    Вот утро. Люди, пробудитесь,
    Пора вам действовать, пора!
    Без остановки ехал витязь
    Дремучим лесом до утра;
    Лес миновал; пред ним равнина
    Лежит, роскошна как картина,
    Цветами пышно убрана,
    Благоуханий амброй нежной,
    Как райский сад, напоена.
    Невольно к думе безмятежной
    Сердца настраивает вид
    Природы юной и цветущей, -
    Булат заснул под пышной кущей.
    Но вот он встал, коня бодрит
    И снова скачет! Видит: в поле
    Пасутся два коня на воле,
    Из-под седла, как из трубы,
    Выходят дымные столбы.
    Он едет дале. Видит: дева
    Накрепко за руки у древа
    Стоит привязана; стеня,
    Как бы о помощи взывает,
    Кого-то, в горести кляня,
    Своим злодеем называет.
    Булат долину в изумленьи
    Окинул из конца в конец
    И ясно понял наконец
    Причину странного явленья…
    Со всею яростью врагов,
    Миримых лишь за дверью гроба,
    Дрались два витязя; их слов
    Постигнуть смысл могла лишь злоба.
    Но ясно было, что ценой
    Победы плачущая дева…
    Исполнен праведного гнева,
    С участьем к жертве молодой,
    Столь огорченной, неутешной,
    Младой Булат летит поспешно
    На место битвы роковой.
    «Оставьте бой поносный свой,
    Мечей бесславить не дерзайте,
    Плод преступления вкусить
    Себя мечтой не обольщайте!
    Должны прощенья вы просить
    У девы, вами оскорбленной,
    Или мой меч непосрамленный
    Ее злодеям будет мстить!» -
    Воскликнул витязь, обнажая
    Кровавый меч; между собой
    Враги, сраженье забывая,
    К Булату кинулись стрелой.
    Один на двух Булат выходит
    Там, где так долг ему велит,
    И в чести силу он находит,
    Перун сам за него разит.
    Они сошлись. Удар удачный
    Поверг на землю одного,
    Он захлебнулся кровью мрачной.
    Теперь один на одного…
    Не трусы оба, ловки, статны,
    Навострены мечи булатны,
    Кому же пасть, кому же жить,
    Кому кого похоронить?
    Кто будет гением сей битвы,
    В цветах победного венца,
    И за чью душу слать молитвы
    К престолу вечного творца?



    Видали ль вы, когда две тучи
    Стремятся в мутных небесах
    Одна к другой? Уж только шаг
    Их делит; грянул гром могучий,
    Столкнулись плотно грудь о грудь:
    Одна рассеялась, другая,
    Свободно крылья расправляя,
    Проходит гордо спорный путь…



    Летят обломки их броней,
    Дождем из стали сыплют искры,
    Освирепелые как тигры
    И каждый сам себя сильней,
    С безумной храбростию оба
    Дерутся; кровью обагрен
    И отвратителен как злоба
    Булатов враг; уж ранен он,
    Но страшно меч его сверкает.
    Под охраненьем крепких лат,
    Еще не ранен наш Булат,
    Но глубже броню пробивает
    На нем удалый меч врага.
    В бою минута дорога,
    Заплатишь жизнью за ошибку.
    В тот миг, как с радостной улыбкой
    Булатов враг заносит меч,
    Чтоб вмиг главу ему рассечь,
    Булат в подставленную шею
    Вонзает острый меч злодею.
    Стремглав сраженный враг упал:
    «Достоин быть мой победитель
    Царевны молодой властитель!» -
    Он прошептал – и жить престал…



    Хоть, по правилу, Булата
    Оставлять бы здесь не надо,
    А вести об нем лишь речь,
    Но должно на час пресечь
    Нам об нем повествованье:
    Побуждает нас желанье
    Повидаться час-другой
    С Бабой злобною Ягой…
    Злей она любого черта,
    Хоть какого хочешь сорта.
    Это, как и почему,
    Непонятно хоть уму,
    Но поистине правдиво.
    Только, видишь, вот в чем диво:
    Черт варил двенадцать баб
    (Он, вишь, был сердечком слаб,
    Был влюблен он в них по уши,
    Да надули, злые души!);
    Кипятком вода кипела,
    Вверх бросалась пена бела,
    А колдуньям нипочем,
    Черта дразнят языком,
    Улыбаются, хохочут,
    Чертов люд честной порочат,
    Брызнут пеной в сатану
    Да и спрячутся ко дну…
    Сатана чертовски злился,
    По-каковски ни бранился,
    Чуть со злости караул
    Не кричал. Вдруг как зевнул,
    Да закашлял: серный пламень,
    Медь, железо, глина, камень -
    Всё на баб, им всем назло,
    Повалилось, полило.
    Вмиг старухи призатихли.
    «Вот что вам за фигли-мигли!» -
    Закричал тут сатана
    И достал старух со дна.
    Стал разглядывать их молча:
    «Фи! Да сколько это желчи,
    Злости, разных славных штук,
    Право, просто вон из рук!..
    Что сравнится с ихней злостью,
    Зло срослося с каждой костью,
    Это просто первый сорт,
    Ей-же-ей, как честный черт! -
    Наконец сказал он тихо… -
    Поступлю я с ними лихо;
    Ну, теперь дрожи весь мир,
    Будет нам тут вечный пир,
    Будем чаще вас тревожить…
    Знаю, как здесь зло умножить:
    Чтоб была позлее тварь,
    Все двенадцать этих харь
    Я в одну соединяю
    И такую сочиняю
    Злую бабу, что она
    Будет тот же сатана,
    То есть я, своей особой!»
    Тут он вываренной злобой
    Начал тело наливать
    Да над ним что-то шептать.
    Вышла баба: оглянулась,
    Миру злобно улыбнулась
    И, лишь только на часок
    Увидала чертов рог,
    Прямо черта хвать по морде.
    Закипела радость в черте;
    «Будь мне старшая сестра,
    Ты, как вижу я, добра… -
    Сатана сказал и в щеку
    Чмок красотку краснооку… -
    Будь ты Бабою-Ягой,
    С костяной ходи ногой,
    Я тебя тотчас пристрою,
    Не давай людям покою,
    Да собьешь каких с пути,
    Верны счеты им веди…
    Как приблизишься ты к аду,
    Дам за всех тебе награду!»
    Тут исчез вдруг сатана…
    Вот теперь, я чай, ясна
    Вам причина, по которой
    Ни с ленивцем, ни с обжорой,
    Ни с разбойником она
    Быть не может сравнена.
    Всех Яга превосходила,
    В ней вся дьявольская сила
    Находилася в одной…
    Дни летели чередой.
    По чертовскому наказу,
    Не теряя даром часу,
    Зло она творила всем,
    Иногда кое за чем
    Приближалася и к аду,
    Получала там награду
    И опять заняться злом
    В мир пускалася потом.
    Раз случайно, ради шутки,
    Забралась она на сутки
    К Тихомиру в царство, – там
    Счета нет ее делам
    И позорным, и бесстыдным,
    Человечеству обидным.
    Там царевну невзначай,
    Чтоб схватить хотя на чай
    С сатаны, она украла,
    У себя ее держала,
    Не пускала никуда,
    Запирала ворота
    На замок, как уходила;
    А царевна всё грустила,
    Всё рыдала ночь и день
    И была бледна как тень…
    В одиночестве страдала,
    Как уйти, она не знала:
    Пятиглавый страшный Змей
    Наблюдал всегда за ней…
    Дом колдуньи был так страшен,
    По углам двенадцать башен,
    Ров кругом, и нет моста…
    Вся околица пуста,
    Тут нигде жилья не видно…
    Но хоть вчуже жить обидно,
    А уж всё, чем умирать,
    Лучше малость подождать,
    Не придет ли час спасенья,
    Или, может, сожаленье
    На Ягу вдруг нападет
    И она ее снесет,
    Возвратит в родное царство…
    А колдуньино коварство
    Всё росло. На целу ночь
    Улетала она прочь,
    Возвращалася с добычей.
    И такой у ней обычай:
    Угождай чем больше ей,
    Тем она всё злей да злей!
    Змей служил ей преусердно,
    Люд губил немилосердно,
    Приносил домой тела,
    А колдунья их брала,
    В разны твари превращала
    Иль варила и съедала…

    Глава третья.
    ЦАРЕВНА ЛЮБАНА И ЦАРЕВИЧ СПИРИДОН


    Скоро сказка говорится,
    Да не скоро то творится,
    Что рассказывают в ней…
    Победив богатырей,
    Подошел Булат наш к древу,
    Отвязал младую деву,
    Потупил смущенный взор
    И завел с ней разговор…
    «Я девица не простая
    (Так, Булата озирая,
    Начала она): мой род,
    Царством властвуя, живет
    И богато и счастливо,
    Всех окольных царств на диво.
    Я дочь царская Любана,
    Надо мною слишком рано
    Разразилася беда.
    Я, беспечна, молода,
    Проживала беззаботно,
    Но судьбе было угодно
    Наказать меня: злодей -
    Царь соседний Федосей -
    Как-то раз меня увидел,
    Вдруг влюбился – и похитил.
    Был с отцом моим он враг,
    Не надеялся никак,
    Быв беднее всех в округе,
    Получить меня в супруги,
    Да и мне он не был люб,
    Потому что очень глуп…
    Он скакал без остановки,
    Не давал коню сноровки,
    Вдруг сегодня встречу нам
    Здесь попался царь Варлам.
    Он, как знала я, давненько
    Был влюблен в меня маленько…
    Лишь меня увидел он,
    Страшно сделался взбешен,
    Закричал, мечом захлопал,
    Страшно конь под ним затопал,
    Он с него тотчас сошел,
    Речь с противником завел,
    За меня с ним поругался.
    Впрочем, тот не испугался,
    Слез с усталого коня,
    Привязал скорей меня,
    И пошла у них потеха,
    Но мне было не до смеха:
    Беспокойна и грустна,
    Дум мучительных полна,
    Я стояла, чуть дышала,
    Смерть на помощь призывала,
    Чтоб спастися от беды,
    Вдруг явился, витязь, ты…»
    И она благодаренье
    За нежданное спасенье
    Тут Булату воздает…
    А Булат не узнает
    Сам себя от восхищенья
    И какого-то смущенья,
    Страстен взгляд его очей,
    Странен смысл его речей…
    Но томить я вас не стану:
    Он влюбляется в Любану
    Просто-запросто и ей
    Объясняется скорей,
    Без дальнейших прибауток,
    Как внушил ему рассудок.
    Тут Любана покраснела,
    На Булата посмотрела
    И влюбилася сама,
    Просто молвить, без ума.
    Решено было: согласье
    На взаимное их счастье
    У родителей просить…
    Жарко друг друга любить
    Поклялись они до гроба
    И пустилися в путь оба,
    Чтоб царевну отыскать
    И спокойней пировать
    После свадьбу. Конь Варлама,
    Не сердитый, хоть упрямый,
    Был младой царевной взят,
    Посадил ее Булат;
    Он сказал было невесте,
    Что не худо б ехать вместе,
    Да, стыдлива и скромна,
    Заупрямилась она…



    Третий день они уж скачут,
    То надеются, то плачут
    О царевне молодой,
    Что украдена Ягой,
    Ждут с часу на час с ней встречи,
    И о ней лишь только речи
    Меж собой они ведут,
    Либо песенки поют
    Про любовну страсть друг к другу
    Да про скучную разлуку…
    День под вечер уж склонялся, -
    Конь Булата спотыкался, -
    Нет ни лесу, ни жилья,
    Всё песчанее земля.
    Ждут, не выедут ли в поле,
    Где б пустить коней по воле
    И самим поотдохнуть:
    Утомил их долгий путь,
    Да известно, что и голод,
    Как-нибудь себе тут молод,
    Всё не тетка, а скорей
    Лютой мачехи лютей,
    А они давно не ели:
    На пути нет даже ели,
    А не только что дерев,
    Чуть стоящих от плодов,
    Как бывало это прежде…
    Едут далее, в надежде
    Степь песчану миновать,
    Луг цветущий увидать,
    Но напрасно ожиданье…
    Солнце тмит свое сиянье,
    Вечер мрачный настает,
    Конь чем далее вперед,
    Тем песок всё глубже, глубже…
    «Эх, прости, создатель! глуп же
    Я, вернуться бы назад!» -
    Размышляет так Булат.
    А Любана без движенья,
    Словно некое виденье,
    На коне своем сидит,
    Ничего не говорит.
    В ней давно ослабла сила,
    И уздечку опустила
    От усталости рука…
    Сильно их гнетет тоска,
    Холод, голод и усталость:
    Камень тут взяла бы жалость!
    Но Булат не за себя
    Плакал, всей душой любя
    Черноокую Любану,
    Он бы снес больнее рану,
    Лишь была б только она
    От беды сохранена…



    Уж кони едва ступали,
    Беспрестанно подымали
    Вверх песчаные столбы…
    Не уйти, знать, от судьбы!
    Ночь кругом, на что решиться?
    «Лучше нам остановиться,
    До рассвета подождать,
    Чтоб коней не потерять», -
    Говорит Булат Любане,
    Не заметивши в тумане,
    Что Любана чуть жива -
    Нет ответа на слова.
    Испугался он ужасно
    И к царевне стал несчастной
    Громко, жалобно взывать…
    Стало на небе светать,
    Он остатками настоя
    Лил в лицо ей, громко воя,
    И, печальна и бледна,
    Вдруг опомнилась она;
    Стали думать о спасеньи,
    Тут завидел в отдаленьи
    Поле пышное Булат,
    Поскакал, сердечно рад,
    Он туда с больной Любаной.
    Вдруг, о ужас! словно пьяный,
    Пошатнулся в страхе он,
    Словно громом поражен:
    На него, в змеиной шубе,
    На своей огромной ступе,
    С дикой яростью врага,
    Баба кинулась Яга…



    Перед солнечным закатом,
    Распростившися с Булатом,
    Серп поехал на восток.
    Месяц по небу потек,
    Звезды в небе засверкали,
    Он всё ехал дале, дале,
    То надеждою живим,
    То отчаяньем томим.
    Про колдунью мыслил гневно,
    Думал встретиться с царевной,
    У врага ее отнять,
    С нею в царство прискакать
    И просить ее в награду.
    Он к коню забыл пощаду,
    Гнал без памяти его,
    Сам не зная для чего.
    Вот прошло уж трое суток,
    Стал грустить он, кроме шуток,
    Не встречая никого:
    Скука мучала его.
    Мучим тайною тревогой,
    Ехал он путем-дорогой.
    Вдруг однажды при реке
    Видит город вдалеке -
    На пространстве необъятном
    Он, в величии нарядном,
    Красовался, процветал,
    Чем-то дивным поражал…
    «Что за диво, что за чудо!
    Побывать бы в нем не худо,
    Чтоб немного отдохнуть,
    А потом и снова в путь», -
    Серп подумал и помчался…
    Конь от жара задыхался,
    Он его всё боле гнал
    И в минуту доскакал.
    Город пышен, как столица,
    Всюду праздничные лица.
    «Что тут, праздник, что ль, какой?» -



    У красотки молодой
    Невзначай спросил проказник
    И узнал, что точно праздник:
    У царя родился сын,
    Так сегодня день крестин…
    Серп не знал, за что приняться:
    Погодить иль в путь пускаться?
    И, решившись наконец,
    Поскакал он во дворец.
    Там с придворными съякшался,
    Разговорами занялся,
    Был прилично угощен
    И к царю потом сведен.
    Царь был рад ему душевно
    И с царицей да царевной
    Ну расспрашивать его:
    Прибыл к ним он для чего?
    Он сказал, что так, случайно,
    И открыл потом, за тайну,
    Что царевны молодой,
    Что похищена Ягой,
    Он с усердьем рабским ищет
    И за ней по свету рыщет.
    «Отдохни немного, братец,
    Я вина хотя ушатец
    Для тебя поставить рад,
    Я сегодня тороват:
    У меня, вот видишь, диво,
    Жил доселе я счастливо,
    И во сне, и наяву,
    Но счастливей заживу:
    Сын третьего дни родился,
    А сегодня уж молился
    На крестинах сам своих,
    Вот, брат, делаем каких!
    Это всё б еще не диво,
    Да растет он очень живо,
    Не по дням, а по часам,
    Посмотри, братец, хоть сам -
    Верно, скажешь: просто милка!»
    Тут велел он, чтоб кормилка
    Принесла к нему дитя.
    Серп подумал, что шутя
    Царь об нем разговорился,
    И немало удивился,
    Как увидел, что оно
    Не шутя говорено:
    Вдруг в покой дитя вбежало
    И раскланиваться стало,
    Завело об чем-то речь,
    Стало прутом кошку сечь.
    Серп не верил, чтоб малютке
    Было только трои сутки,
    Говорил, что лет уж пять
    Он изволит проживать,
    Но, побывши с ним с полсуток,
    Стал уверен, кроме шуток,
    Потому что вдруг при нем
    Больше стал он полвершком…
    Сила в нем была велика,
    Бегал он, как заяц дикой,
    Не по летам был умен,
    Назывался Спиридон.

February 6th, 2014

Во времена моего детства, когда каждая уважающая себя школа проводила предновогодние утренники (для младших классов) и «дискотеки» (для старших), непременной деталью этих действ были представления приглашенных артистов — иногда профессиональных, из местного драмтеатра, иногда любителей — мам, пап, учителей.

И таким же непременным был состав участников — Дед Мороз, Снегурочка, лесная живность (белки, зайцы и т. д.), иногда — пираты, бременские музыканты и черти с кикиморами. Но главным злодеем была Баба-Яга. В каких только интерпретациях не представала она перед изумленной публикой — и горбатая старуха, и женщина средних лет с ярким макияжем — что-то среднее между цыганкой-гадалкой и ведьмой, и сексапильное юное создание в платьице из заплат и обворожительными лохмами на голове.

Неизменна была лишь ее суть — как можно больше напакостить «добрым персонажам» — не пустить на елку, отобрать подарки, превратить в старый пень — список не ограничен.

На грани двух миров, светлого и темного, посреди дремучего леса издревле векует в странной избушке, окруженной забором из человеческих костей, старая Яга. Иной раз к ней заглядывают гости с Руси. Одних Яга пытается съесть, других привечает, помогает советом и делом, предсказывает судьбу. Она имеет обширные знакомства в живом и мертвом царствах, свободно посещает их. Кто она, откуда пришла в русский фольклор, почему ее имя чаще встречается в сказках северной Руси, попытаемся разобраться. Можно предположить, что сказочный образ Яги возник в русском народном творчестве как результат многовекового взаимодействия на общем индоиранском фоне славянской и финно–угорской культур.

Несомненно, что проникновение русских на Север, в Югру и Сибирь, знакомство с бытом местного населения и последующие рассказы о нем оказали заметное влияние на формирование образа Яги в русских, а затем и зырянских сказках. Именно новгородские ушкуйники, казаки-первопроходцы, воины, ямщики и солдаты принесли на Русь те необыкновенные сведения о жизненном укладе, обычаях и верованиях Югры, которые, перемешавшись с древнеславянской мифологией и фольклором, наложили отпечаток на волшебные сказки о Бабе Яге.

А кто такая эта Баба-Яга на самом деле? Фольклорный элемент? Плод народного воображения? Реальный персонаж? Выдумка детских писателей? Попробуем выяснить происхождение самого коварного сказочного персонажа нашего детства.

Славянская мифология

Баба-Яга (Яга-Ягинишна, Ягибиха, Ягишна) — древнейший персонаж славянской мифологии. Первоначально это было божество смерти: женщина со змеиным хвостом, которая стерегла вход в подземный мир и провожала души почивших в царство мертвых. Этим она несколько напоминает древнегреческую деву-змею Ехидну. Согласно античным мифам, от брака с Гераклом Ехидна родила скифов, а скифы считаются древнейшими предками славян. Не зря во всех сказках Баба-Яга играет очень важную роль, к ней порою прибегают герои как к последней надежде, последней помощнице — это бесспорные следы матриархата.

Постоянное место обитания Яги – дремучий лес. Живет она в маленькой избушке на курьих ножках, такой маленькой, что, лежа в ней, Яга занимает всю избу. Подходя к избушке, герой обыкновенно говорит: «Избушка — избушка, встань к лесу задом, ко мне передом!» Поворачивается избушка, а в ней Баба Яга: «Фу–фу! Русским духом пахнет… Ты, добрый молодец, от дела лытаешь или дела пытаешь?» Тот ей и отвечает: «Ты прежде напои, накорми, а потом про вести спрашивай».

Несомненно, что сказка эта придумана людьми, хорошо знакомыми с бытом обских угров. Фраза о русском духе попала в нее не случайно. Деготь, широко применявшийся русскими для пропитки кожаной обуви, сбруи и корабельных снастей раздражал чуткое обоняние таежников, употреблявших для пропитки обуви гусиный и рыбий жиры. Гость, зашедший в юрту в сапогах, смазанных дегтем, оставлял после себя стойкий запах «русского духа».

Костяная нога была змеиным хвостом?

Особое внимание привлекает костеногость, одноногость бабы-яги, связываемая с ее некогда звероподобным или змееподобным обликом: «Культ змей как существ, сопричастных к стране мертвых, начинается, по-видимому, уже в палеолите. В палеолите известны изображения змей, олицетворяющих преисподнюю. К этой эпохе относится возникновение образа смешанной природы: верхняя часть фигуры от человека, нижняя от змеи или, может быть, червя».
По мнению К. Д. Лаушкина, считающего бабу-ягу богиней смерти, одноногие существа в мифологиях многих народов так или иначе связаны с образом змеи (возможное развитие представлений о подобных существах: змея - человек со змеиным хвостом - одноногий человек - хромой и т. п.).

В. Я. Пропп отмечает, что «Яга, как правило, не ходит, а летает, подобно мифическому змею, дракону». «Как известно, общерусское „змея» не является исконным названием этого пресмыкающегося, а возникло как табу по связи со словом „земля» - „ползающая по земле»», - пишет О. А. Черепанова, высказывая предположение, что исконным, не установленным пока названием змеи могло быть яга.

Один из возможных отголосков давних представлений о таком змееподобном божестве - прослеживаемый в верованиях крестьян ряда губерний России образ огромной лесной (белой) или полевой змеи, которая властна над скотом, может наделить всеведением и т. п.

Костяная нога — связь со смертью?

По другому поверью, Смерть передает усопших Бабе-Яге, вместе с которой она разъезжает по белу свету. При этом Баба-Яга и подвластные ей ведьмы питаются душами покойников и оттого делаются легкими, как сами души.

Раньше верили, что Баба-Яга может жить в любой деревне, маскируясь под обычную женщину: ухаживать за скотом, стряпать, воспитывать детей. В этом представления о ней сближаются с представлениями об обычных ведьмах.

Но все-таки Баба-Яга — существо более опасное, обладающее куда большей силою, чем какая-то ведьма. Чаще всего она обитает в дремучем лесу, который издавна вселял страх в людей, поскольку воспринимался как граница между миром мертвых и живых. Не зря же ее избушка обнесена частоколом из человеческих костей и черепов, и во многих сказках Баба-Яга питается человечиной, да и сама зовется «костяная нога».

Так же, как и Кощей Бессмертный (кощь — кость), она принадлежит сразу двум мирам: миру живых и миру мертвых. Отсюда ее почти безграничные возможности.

Сказки

В волшебных сказках она действует в трех воплощениях. Яга-богатырша обладает мечом-кладенцом и на равных бьется с богатырями. Яга-похитительница крадет детей, иногда бросая их, уже мертвых, на крышу родного дома, но чаще всего унося в свою избушку на курьих ножках, или в чистое поле, или под землю. Из этой диковинной избы дети, да и взрослые, спасаются, перехитрив Ягибишну.

И, наконец, Яга-дарительница приветливо встречает героя или героиню, вкусно угощает, парит в баньке, дает полезные советы, вручает коня или богатые дары, например, волшебный клубок, ведущий к чудесной цели, и т.д.
Эта старая колдунья не ходит пешком, а разъезжает по белу свету в железной ступе (то есть самокатной колеснице), и когда прогуливается, то понуждает ступу бежать скорее, ударяя железной же палицей или пестом. А чтобы, для известных ей причин, не видно было следов, заметаются они за нею особенными, к ступе приделанными метлою и помелом. Служат ей лягушки, черные коты, в их числе Кот Баюн, вороны и змеи: все существа, в которых уживается и угроза, и мудрость.
Даже когда Баба-Яга предстает в самом неприглядном виде и отличается лютостью натуры, она ведает будущее, обладает несметными сокровищами, тайными знаниями.

Почитание всех ее свойств отразилось не только в сказках, но и в загадках. В одной из них говорится так: «Баба-Яга, вилами нога, весь мир кормит, себя голодом морит». Речь идет о сохе-кормилице, самом важном в крестьянском обиходе орудии труда.

Такую же огромную роль в жизни сказочного героя играет и загадочная, мудрая, страшная Баба-Яга.

Версия Владимира Даля

«ЯГА или яга-баба, баба-яга, ягая и ягавая или ягишна и ягинична, род ведьмы, злой дух, под личиною безобразной старухи. Стоит яга, во лбу рога (печной столб с воронцами)? Баба-яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает. Кости у нее местами выходят наружу из-под тела; сосцы висят ниже пояса; она ездит за человечьим мясом, похищает детей, ступа ее железная, везут ее черти; под поездом этим страшная буря, все стонет, скот ревет, бывает мор и падеж; кто видит ягу, становится нем. Ягишною зовут злую, бранчивую бабу».
«Баба-яга или Яга-баба, сказочное страшилище, болыпуха над ведьмами, подручница сатаны. Баба-яга костяная нога: в ступе едет, пестом погоняет (упирается), помелом след заметает. Она простоволоса и в одной рубахе без опояски: то и другое - верх бесчиния».

Баба-Яга у других народов

Бабу-ягу (польскую Ендзу, чешскую Ежибабу) принято считать страшилищем, верить в которое пристало лишь малым детям. Но еще полтора века назад в Белоруссии в нее - страшную богиню смерти, губящую тела и души людей,- верили и взрослые. И богиня эта - одна из древнейших.

Этнографы установили ее связь с первобытным обрядом инициации, справлявшимся еще в палеолите и известным у самых отсталых народов мира (австралийцев).

Для посвящения в полноправные члены племени подростки должны были пройти особые, порой тяжелые, обряды - испытания. Исполнялись они в пещере или в глухом лесу, близ одинокой хижины, и распоряжалась ими старая женщина - жрица. Самое страшное испытание состояло в инсценировке «пожирания» испытуемых чудовищем и их последующего «воскресения». Во всяком случае, они должны были «умереть», побывать в потустороннем мире и «воскреснуть».

Все вокруг нее дышит смертью и ужасом. Засовом в ее избе служит человеческая нога, запорами - руки, замком - зубастая пасть. Тын у нее - из костей, а на них - черепа с пылающими глазницами. Она жарит и ест людей, особенно детей, при этом печь лижет языком, а угли выгребает ногами. Изба ее покрыта блином, подперта пирогом, но это - символы не изобилия, а смерти (поминальная еда).

По белорусским поверьям, Яга летает в железной ступе с огненной метлой. Где она несется - бушует ветер, стонет земля, воют звери, прячется скот. Яга - могущественная колдунья. Служат ей, как и ведьмам, черти, вороны, черные коты, змеи, жабы. Она оборачивается змеей, кобылой, деревом, вихрем и т.д.; не может лишь одного - принять сколько-нибудь нормальный человеческий облик.

Обитает Яга в глухом лесу или подземном мире. Она и есть хозяйка подземного ада: «Ты хочешь идти в пекло? Я - Ежи-ба-ба»,- говорит Яга в словацкой сказке. Лес для земледельца (в отличие от охотника) - недоброе место, полное всякой нечисти, тот же потусторонний мир, а знаменитая избушка на курьих ножках - как бы проходная в этот мир, потому и нельзя в нее войти, пока он не повернется к лесу задом.

С Ягой-вахтершей трудно справиться. Героев сказки она избивает, связывает, вырезает ремни из спин, и только самый сильный и храбрый герой одолевает ее и спускается в преисподнюю. При этом всем Яга имеет черты повелительницы Вселенной и выглядит какой-то жуткой пародией на Мать Мира.

Яга - тоже богиня-мать: у нее три сына (змеи или великаны) и 3 или 12 дочерей. Возможно, она и есть поминаемая в ругательствах чертова мать или бабушка. Она - домовитая хозяйка, ее атрибуты (ступа, метла, пест) - орудия женского труда. Яге служат три всадника - черный (ночь), белый (день) и красный (солнце), ежедневно проезжающие через ее «проходную». С помощью мертвой головы она повелевает дождем.

Яга - богиня общеиндоевропейская.

У греков ей соответствует Геката - страшная трехликая богиня ночи, колдовства, смерти и охоты.
У германцев - Перхта, Хольда (Хель, Фрау Халлу).
У индийцев - не менее жуткая Кали.
Перхта-Хольда обитает под землей (в колодцах), повелевает дождем, снегом и вообще погодой и носится, подобно Яге или Гекате, во главе толпы призраков и ведьм. У немцев Перхту заимствовали их славянские соседи - чехи и словенцы.

Альтернативные варианты происхождения образа

В древности умерших хоронили в домовинах - домиках, расположенных над землей на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями, похожими на куриные ноги. Домовины ставились таким образом, чтобы отверстие в них было обращено в противоположную от поселения сторону, к лесу. Люди верили, что мертвецы летают на гробах.
Покойников хоронили ногами к выходу, и, если заглянуть в домовину, можно было увидеть только их ноги, - отсюда и произошло выражение «Баба-Яга костяная нога». Люди относились к умершим предкам с почтением и страхом, никогда не тревожили их по пустякам, боясь навлечь на себя беду, но в трудных ситуациях все же приходили просить помощи. Так, Баба-Яга - это умерший предок, мертвец, и ею часто пугали детей.

Еще вариант:

Возможно, что таинственная избушка на курьих ножках не что иное, как широко известный на Севере «лабаз», или «чамья», – тип хозяйственной постройки на высоких гладких столбах, предназначенный для сохранения снастей и припасов. Лабазы всегда ставятся «к лесу задом, к путнику передом», чтобы вход в него находился со стороны реки или лесной тропы.

Небольшие охотничьи лабазы иногда делаются на двух–трех высоко спиленных пнях – чем не курьи ножки? Еще больше похожи на сказочную избушку небольшие, без окон и без дверей, культовые амбарчики в ритуальных местах – «урах». В них обычно находились кук–лы–иттармы в меховой национальной одежде. Кукла занимала собой почти весь амбарчик –может, поэтому избушка в сказках всегда мала для Бабы Яги?

По другим сведениям Баба-Яга у некоторых славянских племён (у русов в частности) - жрица, руководившая обрядом кремации мёртвых. Она закалывала жертвенный скот и наложниц, которых затем кидали в огонь.

И еще версия:

«Изначально Баба-яга называлась Баба-Йога (вспомните «баба-йожка»)- так что Баба-яга на самом деле — владеющая йогой.»

«В Индии йогов и странствующих садху уважительно называют баба (хинди बाबा - «отец»). Многие ритуалы йогов проводятся у костра и малопонятны иноземцам, что вполне могло дать пищу для фантазий и сюжетов сказок, где баба йог мог трансформироваться в Бабу Ягу. У индийских племен нагов принято сидеть у костра, делать ягью (жертвоприношения огню), обмазывать тело пеплом, ходить без одежды (нагими), с посохом («костяная нога»), длинными спутанными волосами, носить кольца в ушах, повторять мантры («заклинания») и практиковать йогу. Наги в индийской мифологии - змеи с одной или несколькими головами (прообраз Змея Горыныча). В этой и других йндийских сектах совершались загадочные и пугающие ритуалы с черепами, костями, совершались жертвоприношения и т.п.»

Еще есть у Соловьева в «Истории Государства Российского» про бабу Ягу есть — версия — что был такой народ Яги — который растворился в русских. Людоедели по лесам, немного и пр. Известен князь Ягайло, например. Так что сказки — сказками — этносы — этносами.

А вот еще одна версия гласит, что Баба Яга — это монголо-татарский золотоординский сборщик налога с завоёванных (ну, ок, ок, союзных:)) земель. Лицом страшен, глаза раскосые. Одежда напоминает женскую и не разберёшь, мужик или баба. И приближённые зовут его не то Бабай (то есть Дед и вообще старший), не то Ага (чин такой)… Вот оно и Бабай-Ага, то есть Баба Яга. Ну, и не любят его все — за что же сборщика налогов любить?

Вот есть еще версия, не заслуживающая доверия, но упорно гуляющая по интернету:

Оказывается, баба-яга из русских сказок жила совсем не в России, а в Центральной Африке. Она была королевой племени людоедов яггa. Поэтому ее стали называть королева Ягга. Позже, уже у нас на родине, она превратилась в людоедку бабу-ягу. Произошло это превращение так. В XVII веке в Центральную Африку вместе с португальскими войсками пришли миссионеры-капуцины. В районе бассейна реки Конго появилась португальская колония Ангола. В ней-то и находилось маленькое туземное королевство, которым управлял смелый воин Нгола Мбанка. Вместе с ним жила его любимая младшая сестра Нцинга. Но вот сестренке тоже захотелось поцарствовать. Она отравила своего брата и объявила себя королевой. В качестве счастливого амулета, дающего власть, любящая сестра повсюду таскала с собой в сумке кости своего брата. Отсюда, по-видимому, в русской сказке и появляется непонятное выражение «Баба-яга — костяная нога».

Два капуцина, брат Антонио де Гаета и брат Дживанни де Монтекугго, написали о королеве Ягге целую книгу, в которой описывали не только способ ее прихода к власти, но и принятие ею на старости лет христианства. Эта книга попала в Россию, и здесь из рассказа о негритянке-людоедке получилась сказка о русской бабе-яге.

Эта «версия» не имеет источника. Гуляет по интернету со ссылкой на художественную книгу некоего Г. Климова (русско-американский писатель

Ну и так далее, при случае можно найти еще с десяток версий происхождения этого сказочного персонажа.
источник
http://slavyanskaya-kultura.ru
http://www.ezocat.ru

А вот еще по теме сказочек что могу вам напомнить: , а вот еще - Оригинал статьи находится на сайте ИнфоГлаз.рф Ссылка на статью, с которой сделана эта копия -

Незнакомец, советуем тебе читать сказку "Баба-Яга, костяная нога" Некрасов Н. А. самому и своим деткам, это замечательное произведение созданное нашими предками. С виртуозностью гения изображены портреты героев, их внешность, богатый внутренний мир, они "вдыхают жизнь" в творение и происходящие в нем события. Благодаря развитой детской фантазии, они быстро оживляют в своем воображении красочные картины окружающего мира и дополняют пробелы своими зрительными образами. Зачастую вызывают умиление диалоги героев, они полны незлобия, доброты, прямоты и с их помощью вырисовывается иная картина реальности. Увенчано успехом желание передать глубокую моральную оценку действий основного персонажа, побуждающее переосмыслить и себя. Все описания окружающей среды созданы и изложены с чувством глубочайшей любви и признательности к объекту изложения и создания. История происходит в далекие времена или "Давным-давно" как говорится в народе, но те трудности, те препятствия и затруднения близки и нашим современникам. Сказка "Баба-Яга, костяная нога" Некрасов Н. А. читать бесплатно онлайн будет весело и деткам и их родителям, малыши будут рады хорошему окончанию, а мамы и папы - рады за малышей!

Д ела и жизнь неживших лиц
Воспоминанье небылиц

Похищение (глава первая)

Проснулась шумная тревога
С восходом радостного дня…
Стоят у царского чертога
Четыре огненных коня.
Из камня искры огневые
Копытом мещут жеребцы,
Храпят и бьются; стремянные
Их крепко держат под уздцы.
Красуясь пышным одеяньем,
Сребром и золотом горя,
С нетерпеливым ожиданьем
Толпой придворные царя,
Его сотрудники лихие
В пирах, охоте и войне,
Во всём равно передовые,
Стоят на правой стороне.
Налево легкий штат царицы:
Прекрасный пол во всей красе;
В одежде праздничной девицы
В сомкнутой длинной полосе
Красивой выстроились цепью
И, засветив улыбкой взгляд,
Как в бурю небо с водной степью,
С противным строем говорят…
Вот рать! брадою Чернобога
Поклясться смело может свет,
Что побежденных ею много,
А победителя ей — нет!

Выходит царь. Ему подводят
Его любимого коня,
За ним жена и сын выходят,
И дочь — ясней младого дня;
Мила как юная Зимцерла,
Она улыбкой всех дарит —
И ряд зубов, белее перла,
Глаза и души ворожит.
Она заносит ножку в стремя —
Не смея духа перевесть,
Мужчин завистливое племя
Глазами радо ножку съесть;
Коня погладит ручкой ловкой —
Всем ручка видится во сне;
Шутя кивнет кому головкой —
И взоры всех в той стороне;
Посмотрит на кого сурово —
Тот и печален и угрюм;
Моргнет ли бровью, скажет слово —
В тупик поставит самый ум.

И наши деды знали толк
Ценить поэзию правдиво:
Был у Плениры целый полк
Рабов влюбленных — и не диво!..
К нам по преданиям дошло,
Переходя от деда к внуку,
Что тот, презреньем ввержен в муку,
Весь век страдал; того сожгло
Одной улыбкой благосклонной;
Тот, говорун неугомонный,
От изумленья онемел,
Когда ей в очи поглядел…

Куда же едут царь с царицей
И с белолицей царь-девицей?
Куда мужчин и женщин рать
Собралась их сопровождать?..

Царь, утомясь победной славой,
Любил с зверьми вести войну,
И как охота в старину
Была и женскою забавой,
То и царица с ним порой
Делить в отъезжем поле травлю
Любила. Здесь я точку ставлю.
Пойдемте на поле со мной…

Разнообразными толпами
Станица воинов и жен,
С бичами, копьями, стрелами,
Пестреют в поле — шум и звон!
Кругом раскинуты тенета,
Зверей усердная гоньба
Всех утомила, как работа;
Но ловля, травля и стрельба
Идут успешно: уж сразили
Лисицу, волка и хорька,
Вдобавок в сети заманили
Недальновидного сурка
И пару зайцев затравили.
Доволен царь. Своей рукой
Он гладит мягкий пух лисицы;
Остановился, ждет царицы.
Она примчалася стрелой.
Тогда с коней своих усталых
Они для отдыха сошли;
Забыв охоту, к ним пришли
Толпы наездников удалых
И в кубках меду принесли.
Наполнен ковш шипучей влагой,
И благотворная струя,
Досыта жажду их поя,
Дарит их силой и отвагой.
Меж тем идет серьезный толк
Между придворными: кем волк
Повержен был? кто на лисицу
Поднял неробкую десницу?
Кем загнан маленький сурок
В ему расставленный силок?
Венец победы над лисицей
Приписан был царю с царицей,
И их же верная рука
Сразила волка и хорька.
Заслыша общее их мненье,
Пришла царица в восхищенье,
Царя державное чело
Улыбкой ясной расцвело;
Предложен тост за лов удачный,
И вот уж пенистый фиал
До края кубки наполнял,
И вот уж пьют…

Вдруг тучей мрачной
Небесный лик заволокло,
Как демон, с бешенством и свистом
Пронесся ветер в поле чистом,
Шатер походный унесло,
В руках ковшей как не бывало,
С придворных шапки посрывало…
Вдруг крик, и свист, и шум вдали,
И стук копыт о грудь земли
Они заслышали, — чему бы
Тут удивляться им? в лесах
Ведь недостатка нет в лисах:
То, знать царевна трубит в трубы
И с ратью гончих и девиц
Гоняет по лесу лисиц.
Но отчего-то на царицу
Вдруг страх напал, сам умный царь,
Хоть никогда не трусил встарь,
Тут от испуга рукавицу
Из рук дрожащих уронил…
Вдруг он коня поворотил,
Махнул рукой и вскачь пустился
Туда, где стук и крик носился,
За ним царица и весь двор
Помчались, едут: темный бор
Пред ними стройным великаном
Предстал преградою в пути
И, шевелимый ураганом,
Как бы шептал им:»Не ходи!»
Въезжают в лес: толпою тесной
Там девы робкие стоят,
На что-то пристально глядят;
Меж них царевны лик небесный
Увидел царь: какой-то страх
Заметен был в ее очах.
Он изумился.»Что-то худо!»-
Кричит супруге — и стрелой
Летит к царевне молодой,
Летит, летит — и видит чудо:
Вдали клубится дым густой,
В чепце из жаб, в змеиной шубе,
Не на коне — в огромной ступе,
Как сизо-белой пеленой
Обвита сетью дымовой,
Летит ужасная колдунья;
Был только день до полнолунья,-
А в это время, всякий знал,
Что ведьмам праздник наставал.
Пестом железным погоняла
Колдунья ступу, как коня,
Сквозь зубы что-то напевала,
Клыками острыми звеня.
На лбу по четверти морщина,
А рот разодран до ушей,
Огромны уши в пол-аршина,
До груди волос из ноздрей,
На месте глаз большие ямы,
Затылок сгорблен, ноги прямы,
На лбу огромные рога —
Всё в этот миг их убедило,
Что Баба старая Яга
Зачем-то бор их посетила.
И, в страхе все оторопев,
Быстрее ратники пустились
К толпе упавших духом дев.
Но поздно — как ни торопились,
Им изменили их кони,
Хоть понуждали их они…
С размаха ведьма налетела
На рать несильных, робких жен,
Их осмотрев со всех сторон,
Царевне в очи посмотрела,
Над ней как ворон пронеслась,
Рукою в грудь ее впилась,
Другой рукой за стан схватила,
С собой на ступу посадила
И прытче мысли унеслась…
Всех прежде юный брат царевны
Послал за хищницей стрелу,
Потом сам царь, печальный, гневный,
Послал другую. Мрак и мглу
Опять сменило море света.
Вдали виднелася она,
Туманом пасмурным одета,
И с ней несчастная княжна.
Погоня страшная летела
Вослед злодейке, уж чуть-чуть
Стрела Булата не задела
Ее предательскую грудь,
Но страшный (в) ступе пест железный
Колдунью спас над самой бездной.
Она сильней им застучит —
И диво — ступа побежит,
Как лань, заслыша лай собаки;
Она удары участит —
И ступа летом полетит
Через холмы и буераки…
День целый гналися за ней,
Всё отставали дале, дале
И наконец совсем отстали.
Царевны нет!.. Царевна с ней!
Тоскует царь. Сама себя
Царица в той беде винила:
«Охоту пламенно любя,
Не я ль и дочь к ней приучила,
Не я ль ей первая дала
Понять, что конь и что стрела?»-
Так плачет грустная царица.
«Где дочь, где солнце царь-девица?
Где царства лучшая звезда,
Любимый перл, куда, куда
Она так долго запропала?
Ее уж нет! Ее украла
Из ада присланная тварь!»-
Взывает так печальный царь.
И в непритворном сокрушеньи
Они рыдают день и ночь,
Надежды нет увидеть дочь,
Надежды нет ее спасенья!..
Мгновенно царского несчастья
Весть по столице пронеслась,
Слеза горячего участья
С глаз добрых подданных слилась,
Они все искренне любили
Царя и царскую семью,
Под их правленьем мирно жили,
Благословляя жизнь свою,
Довольны мудрым их правленьем,
И были тягостней своих
Несчастья царские для них.
Веселье общим сокрушеньем
Сменилось всюду; резвый смех
И кроткий мир покинул всех.
Но кто найболее крушился,
В чью грудь всех глубже и сильней
Удар нечаянный вонзился
И страшный след оставил в ней?
Всех больше горевал Булат,
Похищенной царевны брат.
Он в тот же вечер в путь собрался,
Царю торжественно поклялся
Домой не быть до той поры,
Пока похищенной сестры
Из рук колдуньи не исхитит
И за позор не отомстит;
Святую клятву небо видит,
И если кто ей изменит,
Пускай оно того казнит…
Ему два спутника судьбою
В далеких странствиях даны:
Охотно храбрые герои,
Светан и Серп, утомлены
Однообразьем жизни дворской,
Направить путь к стране заморской
С ним согласились, дочь царя
Найти усердием горя,
С богатырями потягаться,
На дев чужбины посмотреть,
Победой громкой увенчаться
Иль так же громко умереть…
Один решимостью и силой
Уж доказал, что был не трус,
Его и бороду и ус
Давно седина серебрила.
Другой — на утре лучших лет,
Но уж знакомый с ратным боем,
Не в шутку прозванный героем,
Красавец, царства пышный цвет.

О происхождении Яги и о прочем (глава вторая)

Готов день ясный закатиться;
Три храбрых витязя верхом
По полю скачут — пыль клубится,
И брызжут искры янтарем.
Природа дремлет. В темной дали
Чернеет лес. Они к нему,
Но тут, загадкою уму,
Им три распутия предстали.
Который путь туда ведет,
Где их царевну заточили,
Кто угадает, кто поймет?
Подумав так они решили:
«Нас трое, три дороги тут
В три страны разные ведут,-
Итак, обнимемся, простимся,
Дорогу каждый изберем,
И в страны разные помчимся,
Авось царевну и найдем!..»
Три храбрых витязя обнялись,
Поклялись дружбой и расстались…
Булат избрал середний путь.
Луны не видно, в небе тучи,
Кругом Булата лес дремучий;
Булату грустно, ноет грудь,-
Один!.. Но нашего героя
Наутро ждет забава боя,
И лучше нам печаль и ночь
Прогнать скорей со сцены прочь.
Вот утро. Люди, пробудитесь,
Пора вам действовать, пора!
Без остановки ехал витязь
Дремучим лесом до утра;
Лес миновал; пред ним равнина
Лежит, роскошна как картина,
Цветами пышно убрана,
Благоуханий амброй нежной,
Как райский сад, напоена.
Невольно к думе безмятежной
Сердца настраивает вид
Природы юной и цветущей, —
Булат заснул под пышной кущей.
Но вот он встал, коня бодрит
И снова скачет! Видит: в поле
Пасутся два коня на воле,
Из-под седла, как из трубы,
Выходят дымные столбы.
Он едет дале. Видит: дева
Накрепко за руки у древа
Стоит привязана; стеня,
Как бы о помощи взывает,
Кого-то, в горести кляня,
Своим злодеем называет.
Булат долину в изумленьи
Окинул из конца в конец
И ясно понял наконец
Причину странного явленья…
Со всею яростью врагов,
Миримых лишь за дверью гроба,
Дрались два витязя; их слов
Постигнуть смысл могла лишь злоба.
Но ясно было, что ценой
Победы плачущая дева…
Исполнен праведного гнева,
С участьем к жертве молодой,
Столь огорченной, неутешной,
Младой Булат летит поспешно
На место битвы роковой.
«Оставьте бой поносный свой,
Мечей бесславить не дерзайте,
Плод преступления вкусить
Себя мечтой не обольщайте!
Должны прощенья вы просить
У девы, вами оскорбленной,
Или мой меч непосрамленный
Ее злодеям будет мстить!» —
Воскликнул витязь, обнажая
Кровавый меч; между собой
Враги, сраженье забывая,
К Булату кинулись стрелой.
Один на двух Булат выходит
Там, где так долг ему велит,
И в чести силу он находит,
Перун сам за него разит.
Они сошлись. Удар удачный
Поверг на землю одного,
Он захлебнулся кровью мрачной.
Теперь один на одного…
Не трусы оба, ловки, статны,
Навострены мечи булатны,
Кому же пасть, кому же жить,
Кому кого похоронить?
Кто будет гением сей битвы,
В цветах победного венца,
И за чью душу слать молитвы
К престолу вечного творца?

Видали ль вы, когда две тучи
Стремятся в мутных небесах
Одна к другой? Уж только шаг
Их делит; грянул гром могучий,
Столкнулись плотно грудь о грудь:
Одна рассеялась, другая,
Свободно крылья расправляя,
Проходит гордо спорный путь…

Летят обломки их броней,
Дождем из стали сыплют искры,
Освирепелые как тигры
И каждый сам себя сильней,
С безумной храбростию оба
Дерутся; кровью обагрен
И отвратителен как злоба
Булатов враг; уж ранен он,
Но страшно меч его сверкает.
Под охраненьем крепких лат,
Еще не ранен наш Булат,
Но глубже броню пробивает
На нем удалый меч врага.
В бою минута дорога,
Заплатишь жизнью за ошибку.
В тот миг, как с радостной улыбкой
Булатов враг заносит меч,
Чтоб вмиг главу ему рассечь,
Булат в подставленную шею
Вонзает острый меч злодею.
Стремглав сраженный враг упал:
«Достоин быть мой победитель
Царевны молодой властитель!»-
Он прошептал — и жить престал…

Хоть, по правилу, Булата
Оставлять бы здесь не надо,
А вести об нем лишь речь,
Но должно на час пресечь
Нам об нем повествованье:
Побуждает нас желанье
Повидаться час-другой
С Бабой злобною Ягой…
Злей она любого черта,
Хоть какого хочешь сорта.
Это, как и почему,
Непонятно хоть уму,
Но поистине правдиво.
Только, видишь, вот в чем диво:
Черт варил двенадцать баб
(Он, вишь, был сердечком слаб,
Был влюблен он в них по уши,
Да надули, злые души!);
Кипятком вода кипела,
Вверх бросалась пена бела,
А колдуньям нипочем,
Черта дразнят языком,
Улыбаются, хохочут,
Чертов люд честной порочат,
Брызнут пеной в сатану
Да и спрячутся ко дну…
Сатана чертовски злился,
По-каковски ни бранился,
Чуть со злости караул
Не кричал. Вдруг как зевнул,
Да закашлял: серный пламень,
Медь, железо, глина, камень —
Всё на баб, им всем назло,
Повалилось, полило.
Вмиг старухи призатихли.
«Вот что вам за фигли-мигли!»-
Закричал тут сатана
И достал старух со дна.
Стал разглядывать их молча:
«Фи! Да сколько этто желчи,
Злости, разных славных штук,
Право, просто вон из рук!..
Что сравнится с ихней злостью,
Зло срослося с каждой костью,
Это просто первый сорт,
Ей-же-ей, как честный черт!-
Наконец сказал он тихо…-
Поступлю я с ними лихо;
Ну, теперь дрожи весь мир,
Будет нам тут вечный пир,
Будем чаще вас тревожить…
Знаю, как здесь зло умножить:
Чтоб была позлее тварь,
Все двенадцать этих харь
Я в одну соединяю
И такую сочиняю
Злую бабу, что она
Будет тот же сатана,
То есть я, своей особой!»
Тут он вываренной злобой
Начал тело наливать
Да над ним что-то шептать.
Вышла баба: оглянулась,
Миру злобно улыбнулась
И, лишь только на часок
Увидала чертов рог,
Прямо черта хвать по морде.
Закипела радость в черте;
«Будь мне старшая сестра,
Ты, как вижу я, добра…-
Сатана сказал и в щеку
Чмок красотку краснооку…-
Будь ты Бабою-Ягой,
С костяной ходи ногой,
Я тебя тотчас пристрою,
Не давай людям покою,
Да собьешь каких с пути,
Верны счеты им веди…
Как приблизишься ты к аду,
Дам за всех тебе награду!»
Тут исчез вдруг сатана…
Вот теперь, я чай, ясна
Вам причина, по которой
Ни с ленивцем, ни с обжорой,
Ни с разбойником она
Быть не может сравнена.
Всех Яга превосходила,
В ней вся дьявольская сила
Находилася в одной…
Дни летели чередой.
По чертовскому наказу,
Не теряя даром часу,
Зло она творила всем,
Иногда кое за чем
Приближалася и к аду,
Получала там награду
И опять заняться злом
В мир пускалася потом.
Раз случайно, ради шутки,
Забралась она на сутки
К Тихомиру в царство, — там
Счета нет ее делам
И позорным, и бесстыдным,
Человечеству обидным.
Там царевну невзначай,
Чтоб схватить хотя на чай
С сатаны, она украла,
У себя ее держала,
Не пускала никуда,
Запирала ворота
На замок, как уходила;
А царевна всё грустила,
Всё рыдала ночь и день
И была бледна как тень…
В одиночестве страдала,
Как уйти, она не знала:
Пятиглавый страшный Змей
Наблюдал всегда за ней…
Дом колдуньи был так страшен,
По углам двенадцать башен,
Ров кругом, и нет моста…
Вся околица пуста,
Тут нигде жилья не видно…
Но хоть вчуже жить обидно,
А уж всё, чем умирать,
Лучше малость подождать,
Не придет ли час спасенья,
Или, может, сожаленье
На Ягу вдруг нападет
И она ее снесет,
Возвратит в родное царство…
А колдуньино коварство
Всё росло. На целу ночь
Улетала она прочь,
Возвращалася с добычей.
И такой у ней обычай:
Угождай чем больше ей,
Тем она всё злей да злей!
Змей служил ей преусердно,
Люд губил немилосердно,
Приносил домой тела,
А колдунья их брала,
В разны твари превращала
Иль варила и съедала…

Царевна Любана и царевич Спиридон (глава третья)

Скоро сказка говорится,
Да не скоро то творится,
Что рассказывают в ней…
Победив богатырей,
Подошел Булат наш к древу,
Отвязал младую деву,
Потупил смущенный взор
И завел с ней разговор…
«Я девица не простая
(Так, Булата озирая,
Начала она): мой род,
Царством властвуя, живет
И богато и счастливо,
Всех окольных царств на диво.
Я дочь царская Любана,
Надо мною слишком рано
Разразилася беда.
Я, беспечна, молода,
Проживала беззаботно,
Но судьбе было угодно
Наказать меня: злодей —
Царь соседний Федосей —
Как-то раз меня увидел,
Вдруг влюбился — и похитил.
Был с отцом моим он враг,
Не надеялся никак,
Быв беднее всех в округе,
Получить меня в супруги,
Да и мне он не был люб,
Потому что очень глуп…
Он скакал без остановки,
Не давал коню сноровки,
Вдруг сегодня встречу нам
Здесь попался царь Варлам.
Он, как знала я, давненько
Был влюблен в меня маленько…
Лишь меня увидел он,
Страшно сделался взбешен,
Закричал, мечом захлопал,
Страшно конь под ним затопал,
Он с него тотчас сошел,
Речь с противником завел,
За меня с ним поругался.
Впрочем, тот не испугался,
Слез с усталого коня,
Привязал скорей меня,
И пошла у них потеха,
Но мне было не до смеха:
Беспокойна и грустна,
Дум мучительных полна,
Я стояла, чуть дышала,
Смерть на помощь призывала,
Чтоб спастися от беды,
Вдруг явился, витязь, ты…»
И она благодаренье
За нежданное спасенье
Тут Булату воздает…
А Булат не узнает
Сам себя от восхищенья
И какого-то смущенья,
Страстен взгляд его очей,
Странен смысл его речей…
Но томить я вас не стану:
Он влюбляется в Любану
Просто-запросто и ей
Объясняется скорей,
Без дальнейших прибауток,
Как внушил ему рассудок.
Тут Любана покраснела,
На Булата посмотрела
И влюбилася сама,
Просто молвить, без ума.
Решено было: согласье
На взаимное их счастье
У родителей просить…
Жарко друг друга любить
Поклялись они до гроба
И пустилися в путь оба,
Чтоб царевну отыскать
И спокойней пировать
После свадьбу. Конь Варлама,
Не сердитый, хоть упрямый,
Был младой царевной взят,
Посадил ее Булат;
Он сказал было невесте,
Что не худо б ехать вместе,
Да, стыдлива и скромна,
Заупрямилась она…

Третий день они уж скачут,
То надеются, то плачут
О царевне молодой,
Что украдена Ягой,
Ждут с часу на час с ней встречи,
И о ней лишь только речи
Меж собой они ведут,
Либо песенки поют
Про любовну страсть друг к другу
Да про скучную разлуку…
День под вечер уж склонялся,-
Конь Булата спотыкался, —
Нет ни лесу, ни жилья,
Всё песчанее земля.
Ждут, не выедут ли в поле,
Где б пустить коней по воле
И самим поотдохнуть:
Утомил их долгий путь,
Да известно, что и голод,
Как ни будь себе тут молод,
Всё не тетка, а скорей
Лютой мачехи лютей,
А они давно не ели:
На пути нет даже ели,
А не только что дерев,
Чуть стоящих от плодов,
Как бывало это прежде…
Едут далее, в надежде
Степь песчану миновать,
Луг цветущий увидать,
Но напрасно ожиданье…
Солнце тмит свое сиянье,
Вечер мрачный настает,
Конь чем далее вперед,
Тем песок всё глубже, глубже…
«Эх, прости, создатель! глуп же
Я, вернуться бы назад!»-
Размышляет так Булат.
А Любана без движенья,
Словно некое виденье,
На коне своем сидит,
Ничего не говорит.
В ней давно ослабла сила,
И уздечку опустила
От усталости рука…
Сильно их гнетет тоска,
Холод, голод и усталость:
Камень тут взяла бы жалость!
Но Булат не за себя
Плакал, всей душой любя
Черноокую Любану,
Он бы снес больнее рану,
Лишь была б только она
От беды сохранена…

Уж кони едва ступали,
Беспрестанно подымали
Вверх песчаные столбы…
Не уйти, знать, от судьбы!
Ночь кругом, на что решиться?
«Лучше нам остановиться,
До рассвета подождать,
Чтоб коней не потерять»,-
Говорит Булат Любане,
Не заметивши в тумане,
Что Любана чуть жива —
Нет ответа на слова.
Испугался он ужасно
И к царевне стал несчастной
Громко, жалобно взывать…
Стало на небе светать,
Он остатками настоя
Лил в лицо ей, громко воя,
И, печальна и бледна,
Вдруг опомнилась она;
Стали думать о спасеньи,
Тут завидел в отдаленьи
Поле пышное Булат,
Поскакал, сердечно рад,
Он туда с больной Любаной.
Вдруг, о ужас! словно пьяный,
Пошатнулся в страхе он,
Словно громом поражен:
На него, в змеиной шубе,
На своей огромной ступе,
С дикой яростью врага,
Баба кинулась Яга…

Перед солнечным закатом,
Распростившися с Булатом,
Серп поехал на восток.
Месяц по небу потек,
Звезды в небе засверкали,
Он всё ехал дале, дале,
То надеждою живим,
То отчаяньем томим.
Про колдунью мыслил гневно,
Думал встретиться с царевной,
У врага ее отнять,
С нею в царство прискакать
И просить ее в награду.
Он к коню забыл пощаду,
Гнал без памяти его,
Сам не зная для чего.
Вот прошло уж трое суток,
Стал грустить он, кроме шуток,
Не встречая никого:
Скука мучала его.
Мучим тайною тревогой,
Ехал он путем-дорогой.
Вдруг однажды при реке
Видит город вдалеке —
На пространстве необъятном
Он, в величии нарядном,
Красовался, процветал,
Чем-то дивным поражал…
«Что за диво, что за чудо!
Побывать бы в нем не худо,
Чтоб немного отдохнуть,
А потом и снова в путь»,-
Серп подумал и помчался…
Конь от жара задыхался,
Он его всё боле гнал
И в минуту доскакал.
Город пышен, как столица,
Всюду праздничные лица.
«Что тут, праздник, что ль, какой?»-
У красотки молодой
Невзначай спросил проказник
И узнал, что точно праздник:
У царя родился сын,
Так сегодня день крестин…
Серп не знал, за что приняться:
Погодить иль в путь пускаться?
И, решившись наконец,
Поскакал он во дворец.
Там с придворными съякшался,
Разговорами занялся,
Был прилично угощен
И к царю потом сведен.
Царь был рад ему душевно
И с царицей да царевной
Ну расспрашивать его:
Прибыл к ним он для чего?
Он сказал, что так, случайно,
И открыл потом, за тайну,
Что царевны молодой,
Что похищена Ягой,
Он с усердьем рабским ищет
И за ней по свету рыщет.
«Отдохни немного, братец,
Я вина хотя ушатец
Для тебя поставить рад,
Я сегодня тороват:
У меня, вот видишь, диво,
Жил доселе я счастливо,
И во сне, и наяву,
Но счастливей заживу:
Сын третьеводни родился,
А сегодня уж молился
На крестинах сам своих,
Вот, брат, делаем каких!
Это всё б еще не диво,
Да растет он очень живо,
Не по дням, а по часам,
Посмотри, братец, хоть сам —
Верно, скажешь: просто милка!»
Тут велел он, чтоб кормилка
Принесла к нему дитя.
Серп подумал, что шутя
Царь об нем разговорился,
И немало удивился,
Как увидел, что оно
Не шутя говорено:
Вдруг в покой дитя вбежало
И раскланиваться стало,
Завело об чем-то речь,
Стало прутом кошку сечь.
Серп не верил, чтоб малютке
Было только трои сутки,
Говорил, что лет уж пять
Он изволит проживать,
Но, побывши с ним с полсуток,
Стал уверен, кроме шуток,
Потому что вдруг при нем
Больше стал он полвершком…
Сила в нем была велика,
Бегал он, как заяц дикой,
Не по летам был умен,
Назывался Спиридон.

Превращения Любаны и любовная страсть Бабы-Яги (глава четвертая)

А-та-та, да а-ту-ту!
Как во нашем во свету
Дива разные творятся:
В чугунах змеи варятся,
Леший ходит по лесам,
Не дает покоя нам,
Ведьмы ездят на ухвате,
Черти скачут на лопате,
От рассвета до зари
Бой ведут богатыри,
Петухи между собою
Тоже склонны очень к бою:
Между всем, что лишь живет,
Драка вечная идет!
Рыба ищет там, где глубже,
Человек — где жить получше,
И обычной чередой
Всё проходит под луной…
А-та-та, да а-ту-ту!
Сказку дальше поведу…

Как опомнился Булат,
Так он стал сердечно рад,
Что с Ягою повстречался.
«Наконец-то я добрался
До тебя, бесовска дочь,
Без сестры не выду прочь!
Я задам тебе трезвону,
Будет свет дрожать от стону,
Так тебя приколочу!» —
Он подумал и к мечу
Устремился, а колдунья
(Знать, она была болтунья)
Без умолку говорит,
В чем-то всё его корит
И его о чем-то просит…
Тут Булат свой меч заносит,
По башке колдунью бьет,
Меч колдунью не берет! ..
Ха, ха, ха! да хи, хи, хи!
И пустилась во смехи!..
Насмеявшися досыта,
Закричала: «Хоть обида
Мне побои от тебя,
Но прощаю я, любя,
Всю вину тебе, как брату!
(Глазки сделала Булату
Тут она и страшно рот
Искривила, как урод!)
Ты меня не уничтожишь,
А себя лишь растревожишь:
Лучше нужде покорись
И на мне, Булат, женись!
Я хотя и некрасива,
Но зато я в мире — диво,
Не найдешь такой другой;
Очарована тобой,
Вся горю я, вся пылаю,
О тебе одном мечтаю,
О тебе и ночь и день
Я грущу, бродя как тень!
Помню, взвидела я в жизни
В первый раз тебя в отчизне,
Был ты в поле на коне
И пришел по нраву мне!
Ах! не будь моим тираном!
И к моим сердечным ранам
Сострадание имей!»
Тут она еще глупей
Посмотрела на Булата…
«Даром мне тебя не надо,
Что ты, старая Яга!
Жизнь мне, что ль, не дорога?
Убирайся к черту в гости,
Да прибей его со злости,
Да подай скорей сестру,
А не то — в пыль изотру!»
-«Нет же, нет тебе сестрицы!
Не хотел любить Ягицы,
Так не будет век любовь
Греть твою отныне кровь!
Ты меня ввергаешь в горе,
Отпуск дам я Миловзоре,-
Лишь останься ты со мной,
Мой тиран, владыка мой!
Что, не хочешь? Ну так ладно,
Для тебя будет накладно…
А! соперницу свою
Здесь вблизи я узнаю!
Нет, не дам тебе, тирану,
Целовать свою Любану!»-
И бросается стрелой
Ведьма к деве молодой…
А Любана в отдаленьи
Пребывала в размышленьи
И смотрела, как вдали
Небо близко от земли.
К ней колдунья подлетела,
Всю Любану обозрела,
Да и ну над ней шептать,
Черной палицей махать!
До нее лишь дотронулась,
Злобным взором улыбнулась,
Посмотрела ей в лицо —
И Любана в деревцо
Обратилася в минуту,
Да еще, к большому чуду,
Тотчас в землю тут вросла
И качаться начала…
Ветви пышно развевались,
Подымались, наклонялись —
Всё своим порядком шло:
Колдовство свое взяло!
В бой с Ягой Булат пустился,
Но он сколько ни храбрился,
Ведьме просто — ничего,
Лишь накладно для него…
Он же был притом уставши:
Не поевши, не поспавши,
Трое суток ездил он,
Поневоле не силен…
«Скучно жить мне одинокой,
Покорись судьбе жестокой,
Эй, послушай! покорись,
Поскорей на мне женись,
Я не вечно безобразна,
Я бываю и прекрасна:
Есть в году такие дни,
Наступают уж они.
Буду лучше я рядиться,
Да румяниться, белиться,
Так, поверь, заворожу
И к себе приворожу!»-
Так Яга ему твердила,
А он выл, что силы было,
Над несчастным деревцом,
Обратясь к нему лицом.
Ветви с лаской наклонялись
И как будто улыбались,
То как будто плач и стон
От него вдруг слышал он…

День уж к вечеру склонялся,
С деревцом он не прощался,
Всё над ним еще сидел,
На него он всё глядел.
Гибким станом любовался,
Превращенью дивовался
И был полон грустных дум.
Вдруг вверху он слышит шум,
Оглянулся: Змей крылатый,
Весь одет в стальные латы,
И со множеством голов
Возбуждая страшный рев,
Пролетал на ним. Булату
Он посланником из аду
Показался б, если б он
Не был храбрым урожден…
Меч Булат свой припасает
И о битве размышляет,
Вдруг с ужасным криком Змей
Замахал крылом сильней,
Распустил его пошире
И, хоть весь тонул он в жире,
Так широко рот раззел,
Что Булата разом съел,
Проглотил его как муху
И пустился что есть духу,-
К дому ведьмы прилетел
И на землю разом сел…
«Выходи, моя Ягица,
Круглолица, белолица!
Я исполнил твой приказ:
Уж Булат теперь у нас!..»
Разрядившись как девица,
Прибежала тут Ягица,
Руку с радостью свою
Целовать дала Змею.
А меж тем он из утробы,
Не без радости и злобы,
Вдруг Булата возвратил.
«Как он нежен! Как он мил!
Не изволит ли белиться?
(Закричала тут Ягица);
Впрочем, это не беда,
Лишь была бы красота!»
Да и чмок его тут в губы.
Чуть Булат с досады зубы
Тут колдунье не разбил!..
«Чтобы черт тебя любил
(Закричал он), я не стану,
Я люблю одну Любану!»
-«Ха, ха, ха, да хи, хи, хи!-
И пустилась во смехи!-
Полно, милый мой дружочек,
Мой прекрасный жизненочек,
Чем же я тебе худа?
Где же лучше красота?
Рот немножко широконек,
Нос изрядно великонек,
На макушке есть рога,
Словно кость одна нога,
Да немножко ухо длинно,-
Но зато ведь я невинна!
Вот что главное, дружок!»-
И опять Булата чмок!..
Чуть не выл Булат со злости.
«Ну, попал я в добры гости
(Говорил он про себя)…
Черт бы взял, Яга, тебя!..»
А Яга, палима страстью,
И ласкательством, и властью,
И приманками любви
На желания свои
Преклонить его стремится,
Но напрасно горячится —
Наш Булат всё «нет да нет!»
Произносит ей в ответ.
Так проходят дни и ночи,
Уж Булату нету мочи
У колдуньи старой жить,
Ласки дьявола сносить,
Быть в ужасном заточеньи,-
И действительно мученье
Жизнь так глупо проводить,
Лучше запросто — не жить!
Опечаленный и бледный,
О сестре он плачет бедной,
Знает верно, что она
Близ него заключена,
И не может с ней видаться,
Вместе горю предаваться,
Вместе ждать бедам конца.
«Хоть бы вестку до отца
Как послать, он, верно б, вскоре
Прекратил сыновне горе;
Чтоб детей освободить,
Рать прислал бы, может быть»,-
Так мечтал Булат несчастный.
А меж тем в колдунье страстной
Жар любви не потухал,
А всё больше прибывал.
Наконец она однажды,
Вся полна любовной жажды,
Объявила, что Булат
Будет сам себе не рад,
Коль любовь ее отвергнет,
Что в тюрьму его повергнет,
Будет всячески язвить,
Не давать ни есть, ни пить,
Что она его измучит,
Да любить себя научит!
Не послушался Булат.
В сильной злобе, из палат,
Отвести его в темницу
Повелела тут Ягица.
И Булат был отведен,
В смрадный погреб посажен,
Заперт накрепко замками.
Плача горькими слезами,
Что затеять, он не знал,-
День за днем так протекал…
А Яга сильнее злилась,
Всё румянилась, белилась,
Завивала волоса,
Но ничуть ее краса
От того не возвышалась,
И по-прежнему осталась
Баба злобная Яга
Безобразна, как карга…

Спиридоновы богатырские подвиги и о прочем (глава пятая)

Крепок, силен Спиридон,
В три недели вырос он,
В три недели укрепился,
К бранной жизни приучился;
Рос он в час до полвершка,
К удивленью старика,
Своего отца родного,
И всего люду честного…
В царстве шла о нем молва,
Что такая голова
У него, каких доселе
Царства вовсе не имели:
В царстве всех богатырей
Побеждал он как детей;
Силен, словно царь Самсон,
Королевич Спиридон,
Нет ни в чем ему преграды,
Никому не даст пощады,-
Что подковку разогнуть,
Что булавочку согнуть —
Для него одно и то же;
Был он в царстве всех пригоже,
Красных девушек любил,
Не ковшом — ведром он пил,
Доказать чтоб всем отвагу,
И вино и разну брагу…
Все дивилися ему,
Не спускал он никому,
Первый был в бою кулачном,
И в курении табачном,
И в подобных шалостях,
Озорник такой, что страх:
В царстве всех приколотивши,
Осрамивши, победивши,
Кто был славен удальством,
Стал для всех он словно гром,
Стали все его бояться
И как можно удаляться…
Вдруг стал скучен Спиридон:
Не любил без дела он
Проводить ни получасу —
За проказою проказу
И за жарким боем бой
Уважал он всей душой…
Он пришел к отцу однажды:
«Скоро ль мне свободу дашь ты,
Гой еси! родитель мой!
Я терзаюся тоской,
Здесь уж жить мне несподручно,
Жить без дела как-то скучно,
Нет простора ни уму,
Ни удальству моему.
Дай коня мне, дай мне волю —
Рыскать стану я по полю,
Дай мне щит да вострый меч —
Буду головы им сечь!
Богатырской стану силой
Хвастунов дружить с могилой,
Может быть, порой сыщу
Я себе и по плечу —
Тут-то я себя потешу:
Разом глотку перережу
Непреклонному врагу,
Замолчит он, ни гугу!
В разных царствах побываю,
Всех диковин повидаю,
Присмотрю себе жену
Да домой и улизну
За твоим благословеньем…»-
Он сказал отцу с почтеньем.
Приласкал его отец,
Прослезился, наконец
Молвил, слезы отирая:
«Ладно, братец, отпускаю,
Только больно не кути,
Поумней себя веди:
Не дерися с кем попало,
Право, проку будет мало,
Не уйти нам от беды,
Раскутишься если ты,
Если всякому злодею
Подставлять ты будешь шею,
Если, ради удальства,
Будешь дерзок на слова.
Неровен ведь челядинец —
Даст такой тебе гостинец,
Что костей не соберешь,
Без ноги домой придешь…»
Тут ему благословенье
Он дает на отправленье,
И отважный Спиридон,
Тем донельзя восхищен,
Дует с радости в ладоши,
Раздает прохожим гроши,
Песнь веселую поет
И вино ковшами пьет..
«То-то чадо уродилось,
Вечно б дралось, веселилось —
Он на все проказы лих;
Кабы больше нам таких,
Так бы, верно, наше царство
Превратилося в мытарство.
Впрочем, что же? Ничего!
Дурь пройдет ведь у него,
Будет во сто раз умнее!»-
Думал царь и веселее
Становился, а сынок
Пил настойку, как квасок,
Ел себе за кочнем кочень
И был весел очень, очень,
Без особенных баляс
То и знай — пускался в пляс.
Бой затеял напоследок:
Выбил окна у соседок,
Вызывал богатырей,
Побивал их как детей
И, чтоб помнили подольше,
Им рубцов наделал больше
На спине и на руках,
На боках и на ногах.
До утра попировавши
И часок-другой поспавши,
Начал он сбираться в путь.
Пал отец к нему на грудь
И опять давал наказы,
Не пускался чтоб в проказы,
Чтоб без толку не дрался
Или как не опился!
А не то задать и перцу
Посулил ему как шмерцу.
Спиридон сел на коня,
Как огонь на нем броня,
Меч в руках огромный блещет,
Он от радости трепещет,
Нетерпением горя,
Лобызает он царя,
Огорченную царицу
И красотку царь-девицу,
Бьет коня потом ногой
И уносится стрелой…

Едет день, и два уж едет,
О победах славных бредит,
С нетерпеньем встречи ждет,
Кто помимо не пройдет —
Рукавицу в рожу бросит
И сражаться с ним попросит.
«Верно, трусишь, нетопырь!»-
Грозно молвит богатырь
И опять всё дальше едет
Да о разных сечах бредит.
Раз он видит: на коне,
В латах кованых, в броне,
Едет витязь… То-то радость!
Спиридону шепчет младость:
«Наскочи скорей — и в бой,
Драться где ему с тобой!»
Спиридон летит стрелою,
Приготавливаясь к бою;
Витязь смотрит, удивлен.
«Что ж ты смотришь? (Спиридон
Закричал ему спесиво.)
Или я какое диво?
Становись-ка, становись,
Защищаться не ленись,
Будет тут тебе работы!»-
-«Право, драться нет охоты
(Молвил витязь) — жар такой,
Что дерися хоть нагой,
Так устанешь до упаду;
Дай-ка руку мне, как брату».
Спиридон свое поет:
«Видно, страх тебя берет,
Закоптить боишься рожу.
Коли так, тебя я брошу,
Верно, ты большой, брат, трус!»
(Говорит он.) -«Я дерусь!»-
Отвечает витязь грозно,
И начался бой сурьезный…
Долго дрались; Спиридон
Вдвое больше был силен,
Но еще не свыкся с битвой,
Он мечом махал как бритвой,
Но неверен был удар.
А другой уже был стар,
Помогал ему тот опыт,
Что в сраженьях частых добыт,
С ним никак он не плошал,
Все удары отражал.
Наконец, уставши драться,
Ну герои обниматься.
«Оба храбры мы равно,
Удальство у нас одно,
Будем лучше мы друзьями,
Вместе тешиться боями
Станем, странствуя везде
(Спиридон сказал). А где
Ты живешь? За чем пустился
В путь, давно ли веселился,
И когда опять домой
Ты отправишься, герой?»-
-«Я давным-давно из царства:
В силу некого коварства
Злобной Бабою-Ягой
Перл украден дорогой,
За грехи наши велики,
Дочка нашего владыки,-
Послан я ее сыскать
И злодейку наказать».
-«В самом деле? Это чудно!
Нам сыскать ее нетрудно:
Ездить буду я с тобой;
Только встречуся с Ягой,
Так ее я изувечу,
Истираню, искалечу,
Что забудет воровать,
Будет ноги нам лизать!»
И Светан со Спиридоном
Разменялися поклоном,
Словно братья обнялись,
В вечной дружбе поклялись,
С час еще потолковали,
Меж себя погоревали,
О царевне молодой
И решилися с Ягой
Поскорее как сойтиться,
Покровавее сразиться,
Разом дело всё решить
И царевну возвратить.
С тем и в путь они пустились,
Только той надеждой льстились,
Что Ягу как раз найдут
И во гроб ее сведут.

Свидание царевича Булата с сестрой и о прочем (глава шестая)

Время льется словно речка,
В жизни человек как свечка:
Проблеснет и догорит,
Только смрад распространит.
В мире счастие непрочно,
Только зло одно живет
И толстеет, и цветет;
Слабый сильного терзает,
Глупый умному мешает,
Всё идет наоборот,
Черт мутит честной народ.
Да к большой беде народа,
Кроме всякого урода,
Чтобы пакости творить
И вконец всех разорить,
Хоть и так уж люди слабы,
Завелися Яги-Бабы
И от ведьм отбоя нет,
Право, жаль взглянуть на свет!..
Проклинал, в темнице сидя,
Света божьего не видя,
Ведьму бедный наш Булат
На особенный свой лад…
Посылал он ей проклятья —
Их не стану повторять я,
Потому что насмешу,
Если все их расскажу.
Находясь в большом свирепстве,
Помышлять он стал о бегстве,
Стены стал с досады рыть
Да окошки колотить;
Проку было в том хоть мало,
Да надежда обольщала,
А с надеждою подчас
Вместо водки пьешь и квас.
Вот однажды приуставши,
Долго стену прорывавши,
Руки он сложил на грудь,
Лег немного отдохнуть.
Лишь заснул, пред ним виденья
Появились во мгновенье:
Наклонившися к нему,
Шепчут что-то все ему
На языке непонятном,
Но о чем-то о приятном;
Вдруг исчезли, лишь одно
С ним осталося. Оно
Долго пристально смотрело,
То краснело, то бледнело
И сказало наконец:
«Ты терпенья образец,
И за то тебе в награду
Дам я помощь и пощаду.
Терпеливо всё сноси,
Понапрасну не проси
У Яги себе прощенья —
Близок, близок день спасенья:
Всё случилося к добру,
Скоро ты найдешь сестру,
Добрый нрав твой мне угоден,
Скоро будешь ты свободен.
Не спеши лишь, подожди,
Да не сбейся как с пути!
А чтоб горю услажденье
Было, думай про спасенье.
Случай дам тебе такой:
Ты увидишься с сестрой, —
На, вот ключ: в твоей темнице
Есть проход к твоей сестрице —
Тут в стене направо дверь,
Отвори ее теперь,
Повидайся с ней немного,
Да смотри, наказан строго
Будешь, если чересчур
Засидишься, балагур».
Тут исчезло вдруг виденье…
«Что за чудо-сновиденье?
(Говорил Булат себе.)
Не угодно ли судьбе
Надо мною посмеяться?
Так дивился, а потом
Шарить стал в стене ключом,
Через темень полуночну
Отыскал он щель замочну:
Ключ однажды повернул —
Чрез порог вдруг свет блеснул,
Дверь сама собой открылась,
И сестра пред ним явилась.
От восторга сам не свой,
Он целуется с сестрой,
И пошла у них беседа,
Длилась долго, до рассвета,-
Про несчастие свое,
Про житье свое бытье
Миловзора рассказала
И от счастья трепетала,
Что, ее любимый брат,
С ней увиделся Булат.
«И уйти бы нам отсюда
(Говорит Булат) не худо,
Возвратиться бы к отцу,
Уж пора бедам к концу,
Много, много мы терпели,
Так придется неужели
Долго нам еще терпеть
И отрады не иметь?
Но уж мне пора в каюту!»
-«Погоди хотя минуту,
Посиди хоть до зари
Да со мной поговори.
Дома нет, кажися, ведьмы,
Можем дольше посидеть мы»,-
Говорит ему она…
Вдруг, как будто сатана,
Ворвалася ведьма в двери:
«Эге-ге! какие звери!
Вот бы лихо провели,
К двери ключ себе нашли!
Мастера, как видно, шарить!
И изволят тарабарить!
Ладно — я вас накажу.
Власть свою я докажу
Над судьбиной вашей жалкой!»
Тут своей волшебной палкой
К ним она коснулась: вмиг
На их месте, вместо их,
Две статуйки показались,
Да недвижны и остались,
В землю накрепко вросли,
Не отдернешь от земли!
«Стойте тут себе, дубины!»
Тут разглаживать морщины
Ведьма стала на челе,
А потом на помеле,
Проюркнувши через кровлю,
Вновь отправилась на ловлю…

Туча по небу бежит,
Месяц на небе горит,
В роще свищет соловей,
Говорит с травой ручей,
Облетая вкруг кладбище,
Жадный ворон ищет пищи,
По долине на коне
Скачет путник при луне…
Кто ты, путник одинокой,
Едешь близко иль далеко?
Из палат ты, иль твой дом
Не сияет серебром?
Для чего ты среди ночи
Гонишь лошадь что есть мочи —
Иль, уставши от пути,
Хочешь кров скорей найти?
«Еду я из стран далеких,
Из палат царя высоких,
И гоню и день и ночь
Чтоб найти цареву дочь,
Изломать колдунье кости —
Я за тем к ней еду в гости,
Я царев посланный Серп:
На щите горит мой герб,
Меч в руке моей широкий…»

Едет Серп путем-дорогой,
В даль туманную глядит,
Всё по-прежнему грустит:
Он бы с радостью подрался,
Да никто не попадался,
Скука бедного взяла
И на душу налегла.
«Хоть бы леший мне попался,
Так и с ним бы я подрался!»-
Про себя он говорил
И коня со злости бил…
Средь своих печальных дум
Вдруг в дали он слышит шум,
Шум становится сильнее,
Серп бодрее и бодрее.
«То-то, — думает, — сражусь,
За всю скуку поплачусь!
Кто бы ни был тут, хоть дьявол,
Хоть по воздуху б он плавал,
Хоть скакал бы на коне,
Хоть бы был он весь в огне,
Ни за что не дам я тягу,
Лучше мертвым тут же лягу!»
Шум еще сильней, сильней,
Вдруг он видит: страшный Змей
На него стремится прямо,
Рот огромный, словно яма,
У него уж растворен.
Серп испуган, изумлен,
Но меча не забывает,
О сраженье помышляет.
Змей летит, летит, летит —
Налетел — и делу квит!
Проглотил Серпа как муху
И помчался что есть духу.

О том, что говорило деревцо Спиридону и как он нашел Ягу (глава седьмая)

И дорогой, и бурьяном
Спиридон скакал с Светаном,
Всё хотел попасть на след,
А следа всё нет да нет.
Где к Яге-Бабе дорога?
Ведь дорог на свете много —
Словно праздничный базар,
Испещрен земной весь шар!…
Но надежды не теряя,
О царевне размышляя,
Дале ехал Спиридон.
С каждым днем был крепче он,
С каждым днем он был сильнее,
Ловче, краше и смелее,-
Рад душевно был Светан,
Что ему судьбою дан
Спутник столь во всем отличный…
Чередой всё шло обычной;
Раз, прервав немного путь,
Спиридон лег отдохнуть,
И Светан улегся тоже.
На другое утро — что же?
Нет Светана, нет как нет,
Уж пропал его и след.
Конь по-прежнему пасется,
На осине щит трясется,
Воткнут в землю меч стоит,
Всё по-прежнему лежит,
А Светана нет да-й-только!
Стал, не струсивши нисколько,
Спиридон его искать
Да с надеждой поджидать,
Но Светан не возвратился.
Спиридон тут подивился,
Не стерпел, чтоб не вздохнуть,
И один пустился в путь.
Едет, голову повеся
И почти не куролеся,
Думу думает тайком,
Озираяся кругом.
Минул лес. Пред ним долина,
Разноцветна, как картина,
В ряд на ней деревьев цепь,
А за ней песчана степь.
«Ехать дале, иль вернуться,
Или в сторону шатнуться?»-
Думал молча Спиридон.
Наконец решился он:
Через степь, во что б ни стало,
Переехать как попало,-
И поставил на своем,
Хоть устал с своим конем.
Вот в долину он въезжает,
Поскорей с коня слезает,
Озирается вокруг.
«Словно с кем-то я сам-друг,
Чeй-то голос грустный слышу,
Кто ж бы это был? — не вижу!»-
Размышляет Спиридон.
Тут опять долину он
Обозрел и посредине
Деревцо на той долине
Одинокое узрел.
Отдохнуть под ним он сел…
Вдруг он слышит некий шепот
И какой-то грустный ропот
Прямо над ухом своим,-
Стал он слушать, недвижим:
«Витязь, будь великодушен,
Добродетели послушен,
Сохрани меня от бед!
Здесь немил мне дневный свет!
Я не дерево — девица,
Баба старая Ягица
Изувечила меня,
А была свободна я:
И спокойством наслаждалась,
И любовью обольщалась,
Женихом мне был Булат.
Будешь мне и друг и брат,
Если ты меня избавишь,
Полюбить себя заставишь,-
Победи скорей Ягу!
Жить я дольше не могу
В этой тягостной неволе,
Сил моих не хватит боле.
Как Ягу ты победишь,
Не сплошай тут как, смотри ж:
У нее есть жезл волшебный,
С виду он не велелепный,
Но в нем сила такова,
Что вновь буду я жива,
Если им ко мне коснешься.
С Змеем ты сперва столкнешься,
С ним дерися из всех сил,
Он становится уж хил,
И хоть много люду губит,
Да и сам Яги не любит».
Тут умолкло деревцо.
Спиридоново лицо
Полным счастьем просияло:
Уж охота забирала
Поскорей сойтись с Змеем
И с Ягицею потом.
Вдруг летит и самый Змей,
Ветра бурного быстрей;
Спиридон свой меч хватает,
Против Змея обращает,
Змей помимо пролетел,
Боком лишь его задел,
Змей свирепо оглянулся
И тотчас назад вернулся.
Тут начался жаркий бой:
Спиридон одной рукой
Все удары отражает,
А другою защищает
От ударов он себя.
Змей, свирепственно хрипя,
То и знай его колотит.
Долго битва происходит,
Оба ранены давно,
Кровь смешалася в одно,
Но конец еще не близок,
Спиридон пред Змеем низок:
Змей ударит и назад
Отлетает, супостат!
Наконец случайно Змею
Спиридон вцепился в шею,
Крепко держится, а Змей
Всё сильнее и сильней
Отбивается — но тщетно!
Спиридону лавр победный
Улыбаться начинал;
Змей последний дух собрал,
Приподнялся и в минуту
Полетел, к большому чуду!
Спиридон на нем сидит,
По башке его тузит,
Не дает ему покоя,
Он летит всё, громко воя,
Наконец он долетел
И к Яге на крышу сел;
Ну вопить тут гласом зычным,
От всегдашнего отличным,
Так вот горло и дерет,
Спиридон его всё бьет…
А Яга на голос Змея
Собралася поскорее,
Помогать ему летит.
«Плохо дело! — говорит
Спиридон себе, — ведь с ними
Мне не справиться с двоими,
Ведь, пожалуй, цап-царап!
Я и так уже ослаб,
Надо этого спровадить,
Да потом и с ведьмой ладить!»
Тут принялся Змея он
Колотить со всех сторон:
То мечом его поколет,
То зубами рвать изволит,
А меж тем он всё глядит,
Скоро ль рот Змей растворит.
Дождался — и меч с размаху,
Без печали и без страху,
В горло Змею засадил,
Там его поворотил.
Змей грызет железо зубом,
Но, в своем свирепстве глупом,
Не находит ничего
Для спасенья своего.
Что за дело Спиридону
До его смешного стону —
Он не меньше озлился,
Резать Змея принялся —
Перерезал ему глотку,
Допил бывшу в фляжке водку
И слезать он с крыши стал,
Тут Ягу он увидал,
Со всех сил к нему летящу,
Под собой земли не зрящу,
«Ну (подумал он), еще
Будет дело горячо,
Будет много мне работы,
Благо много и охоты!»
Навострив свои рога,
Мчится старая Яга:
Поравнялась прежде с крышей,
Поднялася после выше
И пришла в великий страх:
Мертвый Змей в ее глазах.
«Ах ты, Змей мой Змеуланыч,
Дорогой Иван Иваныч!
Кто тебя так исказил,
Буйны головы разбил?
Друг души моей безмерный,
Мой слуга нелицемерный,
Мой кормилец, брат ты мой,
Кто глумился над тобой?»-
Так колдунья сожалела
И на крышу сесть хотела;
Спиридон ее схватил,
В бок свирепо поразил.
Оглянулася Ягица,
Принялась кричать и злиться,
Длинну палицу взяла,
Бить героя начала:
Раз ударила — герою
Стало вовсе не до бою,
Не упал чуть со всех ног;
Но себя он перемог,
С новой силой стал сражаться
И, что долго прохлаждаться,
Просто-запросто сказать —
Стал Ягу он побеждать.
Тут Яга свирепо взвыла,
Пощадить ее просила.
«Нет, пощады я не дам,
Отошлю тебя к чертям!»
Пуще тут Яга озлилась,
Завертелась, закружилась
И вскричала во гневу:
«Пусть я больше не живу,
Пусть ты жизнь мою погубишь,
Тем царевны не искупишь!»-
Головой тут потрясла
И со злости умерла.
Спиридон тут спохватился:
На себя он сам сердился,
Что не выведал о том
Перед ведьминым концом,
Где она царевну скрыла.
Вспомнил он, что говорило
Деревцо в долине той,
Где вступил он с Змеем в бой;
У Яги тот жезл сыскавши
И его с собою взявши,
Он отправился потом
Обыскать колдуньин дом.

О том, что делали Спиридон с Булатом и на ком ехали их невесты (глава восьмая)

В мрачну думу погружен,
Молча ходит Спиридон,
На себя нещадно гневный.
Ищет в доме он царевны,
Все покои обыскал,
Наконец вошел в подвал.
Ничего и тут — всё пусто,
Пахнет только лишь капустой.
Дальше молча он идет
И фонарь в руке несет.
Две статуйки небольшие,
Обе стройные такие,
Он увидел, посмотрел,
Приподнять было хотел,
Но напрасно горячился:
Их не поднял, как не бился.
«Где ж царевна? где она?
Неужели сожрана
Ненавистною Ягою?»-
Молвил он, стуча ногою.
Грустно, бедному, ему,
Не приложит он уму,
Поступить как в этом деле.
Клонит сон его к постеле,
Долго, долго он не спал,
Чересчур в бою устал.
Перемочь сна сил не стало,
Он прилег под одеяло;
Спит и видит: некий дух
Прилетает к нему вдруг
И гласит ему чуть внятно:
«Храбрость мне твоя приятна,
Ты отлично поступил,
Что Ягу вконец убил.
Не крушися, всё устрою,
Скоро всех вас успокою.
Как царевны не найти?
Снова ты в подвал поди,
Две статуйки там заметишь
(Ты огонь затем засветишь:
Без огня нельзя никак,
Там всегда ужасный мрак).
Прикоснися к ним той палкой,
Что ты взял у ведьмы жалкой,
И увидишь пред собой
Брата родного с сестрой».
Тут исчезло вдруг виденье,
Он проснулся в изумленьи,
Пораздумал, погадал
И отправился в подвал.
Только палицей коснулся,
От восторга улыбнулся:
Миловзора и Булат
Пред очьми его стоят…
Брат с сестрою обнялися
И слезами залилися.
Даже самый Спиридон
Был растроган и смущен.
Объяснил он всё им вкратце,
Обнялись они, как братцы,
И сбираться стали в путь,
Не подумав отдохнуть.
Лишь Булат один невесел,
Мрачну голову повесил.
«Где Любанушка моя?
Одинок неужли я?»-
Говорил он с сожаленьем.
Спиридон тут с восхищеньем
Речь Булата перебил,
Всё как должно объяснил;
Тут в долину побежали,
Деревцо скорей сыскали,
Прикоснулися жезлом,
Да и дело всё с концом!
«Я роптать теперь не стану,
Возвратил мне рок Любану!»-
Закричал, сердечно рад,
Торжествующий Булат;
Стал с Любаной обниматься
И с восторгом целоваться.
А меж тем наш Спиридон
Миловзорой был пленен,
И она его улыбкой
Подарила не ошибкой.
Брат на помощь подоспел,
Кончить всё как раз умел.
Решено было — на счастье
У отца просить согласья,
А потом и под венец,
Если даст его отец.
В стойле ведьмы конь Булата
Поджидал его, как брата;
Там же было два коня,
Все как будто из огня,
Так вот пол ногой и роют,
Ну, не дешево, чай, стоят!
Не подумай на них сесть:
Целиком готовы съесть!
Но неробкие девицы,
Не боясь коней Ягицы,
Сели бережно на них,
И затихли кони вмиг.
Спиридон меж тем в минуту
Отыскал кобылку люту,
И отправилися в путь…
Громки песенки поют,
Разговаривают дружно.
«Ничего теперь не нужно
Нам: мы счастливы вполне;
Одного лишь жалко мне:
Где те храбрые герои,
Что со мной пустились двое
За младой моей сестрой,
Поразведаться с Ягой?»-
Говорит Булат печально…
Едут шибко, путь им дальной,
Приезжают вдруг к реке:
Волны брызжут в тростнике,
По песку, журча, струятся,
В даль туманную катятся…
«Посмотри-ка, ведь река,
Мне кажись, не глубока,
Пересохла от морозу;
Чем искать нам перевозу,
Переехать лучше вброд,
Далеко она течет
(Говорит Булат) — скорее,
Да и ехать веселее».
И они пустились вброд.
Вот Булат на берег тот
Переехал безопасно,
С Миловзорою прекрасной
И с Любаной Спиридон
Едет вместе… только он,
И величествен и важен,
Обгоняет их на сажень.
Вышел на берег, назад
Оглянулся, и Булат
Тоже смотрит в изумленье…
«Что за чудное явленье?
Да на ком они сидят?»
(Так друг другу говорят.)
Оказалось, что Любана
На загорбке у Светана,
Миловзора на Серпе…
Вот что вздумалось судьбе!..
Посмеялись, подивились,
Вброд за ними возвратились,
Их на берег принесли
И расспрашивать пошли:
Как да что? каким манером?
Уж наверно изувером
Всё настряпалося так?
«Да, Яга, наш общий враг,
Так над нами подшутила,
Нас в лошадок превратила:
К ней принес нас лютый Змей,
Что служил усердно ей.
Мы бы вечно так остались,
Если б вы не догадались
Нас от ведьмы увести,
Чрез ручей сей провести.
В нем вода течет живая —
От волшебства избавляя,
Прежний вид она тем дает,
Чрез него кто перейдет!»-
Так сказал Светан. Довольны,
Независимы и вольны,
Все обнялись чередой
И пустилися домой;
Радость души их живила,
Услаждала, веселила,
Дни невидимо текли.
И родительской земли
Скоро им явились зданья.
Было радостно свиданье:
От восторга сам не свой,
Всех лобзал старик седой,
В честь героя Спиридона
Дал земных он три поклона,
Дал ему в невесты дочь.
Пир начался в ту же ночь,
Две вдруг свадебки справляли,
Без пощады пировали…
Брага пенная лила,
Яствам не было числа.
Всё, что было только вкусно,
Приготовили искусно »

Похожие публикации
© 2024 Mixerclass - Бизнес портал